23 марта 2018 года 36-летний Том (имя изменено) в носках и тонкой одежде бежит по снегу в одной из деревень Тартумаа. Мужчина бежит от своих ”хозяев”, Леонида и Линды.

Далее...



Том не умеет ни читать, ни считать. Он даже не может сказать, сколько сейчас времени. Он знает только год своего рождения, но не возраст. Для его матери всегда важнее всего был алкоголь. У Тома есть легкая степень инвалидности и он получает пенсию. В шестом классе спецшколы он бросил учебу и стал заполнять свои дни алкоголем, сигаретами и случайными заработками.

Однажды на работах в лесу Том познакомился с Леонидом. Новый знакомый позвал парня к себе жить и заниматься хозяйством. Работы оказалось много. Том делал все, что надо, но денег не получал. Иногда его били. Леонид оформил Тому банковскую карту, но деньгами распоряжался сам. Хозяева покупали ему одежду, давали есть и тумаков.

”Ему следует попросить у нас прощения!” — первым делом сообщает Линда журналисту, приехавшему в то место, откуда бежал Том.

”За что?”

”За то, что сбежал. Столько работы не сделано!”

Сам Леонид заверяет, что ни разу в жизни не ударил Тома и что на самом деле спас его. Он говорит, что в самом начале их знакомства Том бывал настолько голоден, что разве что не ел бумагу.

Том прожил в семье шесть лет, а, может, и дольше.

Когда Том сбежал, Леонид и Линда обратились в полицию. На следующий день мужчину нашли. В качестве причин побега он назвал полиции постоянные ссоры, недоверие и страха перед насилием. Тому предоставили безопасное пристанище в другом городе.

Местный сельский магазин пахнет свежим мясом. Его продавщица говорит, что Том, совершая покупки, всегда просил чек, чтобы показать ”хозяину”, ”иначе дома его побьют”. По ее словам, его внешний вид и поведение выдавало в нем человека, привыкшего к унижению: ”Он говорил, что жизни ему там нет, что он там как раб”.

Том называет свой бывший дом неприличным словом, где было не убрано и грязно и воняло сигаретным дымом. Однажды к нему в каморку подселили мать Леонида, больную шизофренией. Том должен был убирать, мыть женщину и менять ей подгузники.

”Жена ее на дух не переносила! Давала таблетки… Давала слишком много. Говорила, чтобы я отнес ей. Мы отравили ее”, — рассказывает Том.

"?!"

”Линда дала мне, а я дал ей. Горсть. Нельзя, но бабка съела”.

Леонид утверждает, что его мать умерла от старости.

”Он был простым, но всегда был готов прийти на помощь. Они его били. Лицо все было в ранах, со следами крови и опухшее. Они издевались над ним. Заставляли выполнять разную работу. Мы говорили соцработникам, они обещали прийти, но никто не видел, чтобы они приходили”, — рассказывает сосед Леонида и Линды.

Юрист Маарика Пяхклемяэ говорит, что в контексте торговли людьми наиболее уязвимыми являются именно люди с психическими отклонениями, которые не знают, что можно обратиться в полицию. ”Вопрос о том, почему не обратились, возникает часто. Но зачастую такие люди свыклись с положением дел, они унижены и сломлены”, — говорит она. По ее словам, красный свет загорается уже тогда, когда человека лишают доступа к его банковской карте и ИД-карте.

”Если люди заботятся о своем пансионере, то они заботятся и том, чтобы у него была достойная жизнь, например, социальная квартира. Мы часто не замечаем жертв торговли людьми. Не замечать — легко”, — говорит она.

С момента прибытия в свое новое место жительства Том ни разу не употребил алкоголь. Работник учреждения отмечает, что он хорошо справляется. В его комнате — чистота и порядок. Если надо, то он помогает и по хозяйству. В будущем мужчина мечтает стать автослесарем.

”Я виделась только с Линдой”, — говорит социальный работник волости Тарту Яана Пуур. Линда приходила в управу в связи с финансовыми трудностями, когда судебный исполнитель снял с ее пенсии сумму, превышающую разрешенную законом.

С Томом Пуур встретилась только после инцидента с побегом.

Существование Тома и сожителя Линды стало для нее сюрпризом. Она говорит, что Том был одет хорошо и в соответствии с погодными условиями, также у него был телефон. Пуур отмечает, что, по словам соседей, в доме много пили и ссорились, но о насилии речи не шло.