”Волк был назначен нашим ”национальным” зверем примерно так же, как Керсти Кальюлайд президентом: нате и довольствуйтесь! Но народ чувствует чужую кровь, чувствует, что их невозможно принять за своих”, — пишет психолог и культуролог Линнар Приймяги.

Далее...



По его мнению, решение принималось теми, кто не компетентен в данном вопросе: ”Так дела не делаются. Национальное животное — это вопрос имиджа, и для того, чтоб принимать соответствующее решение, нужно обладать определенными навыками, коих у MTÜ Aasta Loom нет. Люди без подготовки приняли кособокое решение”.

Приймяги отмечает, что фигура волка вызывает больше негативных, чем позитивных эмоций. ”Во-первых, теперь на границе в Причудье русскому медведю противопоставлен эстонский волк. Во-вторых, есть выражение ”тамбовский волк”, которое ассоциируется с кровавым Антоновским мятежом 1920-21-х и негативизм которого сейчас активистами превращается в позитивизм”.

”Волк — это хищник, которого надо убивать. Если популяция разрастется, то волков, наших национальных зверей, придется отстреливать в больших количествах. Что-то мне подсказывает, что животное, которое подлежит уничтожению в таких количествах, не может является тотемным”, — рассуждает культуролог.

”Кроме того, в сознании эстонцев еще жив образ оборотня. [...] И наиболее адекватно отношение к оборотню описано еще Кицбергом: ”Тийна для семьи Таммару была чужой кровью. Ее место было не среди эстонцев, а в лесу””.

По мнению Приймяги, волк — это ”обычный чужой”. ”Тот, кого видно, но кто навсегда останется чужаком. Тот, кого никогда не примут за своего”. Волк не вызывает симпатии, не ассоциируется с эстонскостью, как василек или ласточка, а вызывает чувство опасности и подсознательной тревоги.

”Впереди народа поставили Кальюлайд и впереди народа поставили волка. И это, конечно, не дело..”, — резюмирует Приймяги.