Все произошедшее со мной до трех лет я забыл - кроме нескольких дней, одного осколка жизни, который я помню так ясно, как будто это все происходило вчера, может быть позавчера.

Мне только что исполнилось два года. Я лежал в больнице, в палате похожей на обычную комнату в жилом доме. В этой комнате стояли три кровати, широкие и высокие, две застеленные у стен и одна посередине – моя, огромная кровать для маленького мальчика. В ней я жил. Окно за головой было занавешено тяжелой шторой, как и два окна по сторонам. Рядом с моей кроватью стояла небольщая тумбочка с тусклой настольной лампой под колпаком. Лампа эта никогда не выключалась.

Далее...



(Теперь я понимаю: врачи думали, что я скоро умру, и им не хотелось беспокоить меня уличным светом и шумом).

У противоположной стены стоял платяной шкаф; сейчас мне кажется, что он был пуст, но точно я не помню. Рядом со шкафом - дверь. На эту дверь я смотрел, ожидая прихода отца.

Сейчас, когда я жду чего-то так долго, например, звонка от сына или о сыне, я не выдерживаю и схожу с ума. Но в детстве все было не так, тогда я мог ждать сколько угодно, не отвлекаясь и не уставая.

О приходе отца я всегда узнавал за несколько минут до того, как отворялась дверь, и он входил в комнату. С момента узнавания я начинал волноваться, прислушиваться к шуму в коридоре, к звуку шагов.

Он садился на кровать с правой стороны, наклонялся ко мне, я обнимал его за шею. Так он сидел какое-то время, мы разговаривали. Потом - в другие дни - он целовал меня и молча уходил. Я никогда не спрашивал - почему. Но в тот день он замешкался, и это случайное промедление вдруг освободило меня от неизбежности происходящего.

Он попытался встать, чтобы уйти. Я спросил - почему ты не останешься здесь? Он растерялся - Мне надо пойти пописать. Я страшно обрадовался и удивился, как просто все решилось. Я сказал – У меня горшок под кроватью, сейчас я его достану! Он возразил - Взрослые не могут писать в детский горшок. Вдруг кто-то войдет и увидит? Я даже рассмеялся - Ты можешь спрятаться в шкаф. Вон там - пустой шкаф, ты можешь в него спрятаться. С ним что-то происходило, но я не понимал - что, и меня это пугало. Он заплакал и разомкнул мои руки, я тоже заплакал и уже не видел, как он вышел.
-------------------
Я вспоминаю, повторяю заново тот разговор, и все, что я говорил тогда, кажется мне сейчас таким необыкновенно понятным и убедительным. Как странно! Почему же я не сумел убедить, уговорить его остаться?

Кончается ночь. Я прислушиваюсь к тиканью часов, к шуму редких машин за окном.

По ночам часы нeправильно отсчитывают время. Иногда размышляешь о чем-то подолгу, ворочаешься с боку на бок, не можешь уснуть, а посмотришь на часы - прошло всего-то минута или две. А бывает - отвлечешься, забудешься на мгновение и глянь – уже под утро.

У меня стучит в висках, так громко, что я с трудом различаю шуршание шин. Вот вдалеке прошумела машина, ближе, ближе - нет, мимо! Нет, точно, она поворачивает во двор, я слышу музыку, свет фар слепит в окно. Проходит бесконечное мгновение, другое, потом - шаги сына, стук двери....

Еще несколько секунд я лежу неподвижно, закрыв глаза. Безжалостный обруч, обнимающий меня всю ночь, сжимающий мою грудь, постепенно слабеет, отпускает; я глубоко и прерывисто вздыхаю, мне хочется заплакать от облегчения и бессилия - но я не успеваю…я уплываю куда-то, проваливаюсь в бездонный колодец сна.

Мне снится: затемненная комната, окна, занавешенные тяжелыми шторами. Горит тусклая лампа. Я лежу в огромной кровате в полудреме и как всегда - жду.

Автор: Михаил Марр