«Теперь было ясно, что случилось со свиньями. Оставшиеся снаружи переводили взгляды от свиней к людям, от людей к свиньям, снова и снова всматривались они в лица тех и других, но было уже невозможно определить, кто есть кто».

Смотришь в телевизор – и цитата из Оруэлла всплывает в памяти сама собой. Определить, кто есть кто, совершенно невозможно. Ну, то есть – внешние признаки вроде как разные. Вот Кондолиза Райс, ныне героиня не предназначенной к светскому распеванию песенки («Ваш армий все еще не тут – а мой в атаку нэ идут! Я пригласил вмешаться мир – и скушал галстук на эфир! А в остальном, мой сладкий Кандализа, все харашо, все ха-ра-шо!»), – она чернокожая женщина. А Дмитрий Рогозин – бледнолицый и мужчина. Но словами они жонглируют одинаково, э-э... бесстыдно. А то еще влезет в экран то ли Проханов, то ли Маккейн – и заявит, что харя мирового кризиса тычется в наши чистые ставни слюнявыми бивнями. Если выражаться метафорически.

А президент наш догадлив был, он сумел геополитическую ситуацию разгадать. И поехал в Тбилиси на митинг, где решительно выступил против осетинских сепаратистов и за территориальную целостность Грузии. На которую, понятно, покушается Россия... и так далее.

Далее...



Известный принцип исключенного третьего гласит: в такой ситуации следует либо надеть трусы, либо снять крестик. Если мы выступаем за свободу Тибета, Чечни и Косово, мы должны выступать и за свободу Абхазии и Южной Осетии. Или, наоборот, если мы за территориальную целостность Грузии – мы должны то же самое сказать про Россию и Китай. Беда в том, что Эстонии нельзя быть за территориальную целостность – мы ведь сами вышли из СССР. Который Эстонию, да, оккупировал и проводил тут политику русификации. Но с точки зрения осетин, Грузия точно так же оккупировала их территорию – и проводила там политику грузинизации. В чем разница? Почему в одном случае наши политики говорят о борцах за свободу, а в другом – о сепаратистах?

А «историческая аргументация», извините, не катит. Почти у каждого клочка земли в Европе была бурная история, и он столько раз переходил из рук в руки, что докапываться, кто, кого, когда и почему оккупировал, совершенно бессмысленно – всегда можно найти контраргумент из разряда «это все-таки наши исконные земли», и хоть ты тресни.

Что же катит? Очень простая штука: уживаемость. То есть, конечно, можно выступать с позиции силы и все такое, но мы ведь демократическая страна? Она самая. Значит, не будем давить с позиции силы, а будем смотреть с позиции разума. Могут данные конкретные народы ужиться на одной территории без членовредительства? Не могут? Тогда на кой нам целостность? Это касается и Югославии, и Грузии, и кого угодно еще: если конфликт зашел так далеко, что иначе как через отделение «принудить стороны к миру» нельзя, значит, надо выбирать отделение. Это должен хорошо понимать президент Ильвес, который даже русский язык не желает учить потому, что для него этот язык – символ «советских зверств». Если сам по себе язык способен вызвать такие эмоции, что говорить о физическом присутствии, скажем, грузинских солдат в Осетии?

Но если мы признаем, что у народа есть право на отделение, когда он ощущает себя плохо, потому что большинство гнобит меньшинство, как это было с эстонским народом в составе СССР, наступает горький момент истины. Если теперь вместо «эстонского меньшинства в СССР» подставить «русское меньшинство в Эстонии», окажется, что право на отделение может появиться, например, у региона Ида-Вирумаа. Что, видимо, и страшит политиков вроде Тунне Келама, которые хотят срочно разместить в Нарве что-нибудь натовское.

А представим себе на мгновение, возносясь в горние просторы: если бы эстонская власть не именовала русских «инородцами»; если бы равно пресекались действия националистов, что русских, что эстонских; если бы не третировали русских учителей; если бы неэстонцам дали гражданство по «нулевому варианту»; если бы, короче говоря, с самого начала Эстония в лице своих сынов и дочерей взяла курс на согласие в местном мультикультурном обществе, которое (общество) уже такое, какое есть, и иного Эстонии никто не даст, – боялись бы сейчас политики того, что русские могут захотеть отделиться? Не-а. И комплекс вины не мучил бы сейчас никого, и проблема трусов и крестика не стояла бы перед политиками в полный рост.

Кстати: почему на ночном Певческом празднике наряду с эстонскими пелись грузинские песни? И ни одной русской. Что хотят сказать местным русским организаторы праздника?

И еще: почему все западные телеведущие говорят не «Тбилиси», а «Тиблиси»? Тиблиси – это не в Грузии. Тиблиси – это совсем в другой стране.


Николай Караев