Многие женщины, вписывающиеся в нормативный канон женской внешности, в дискуссиях про бодипозитив говорят: да мне вообще все равно, как другие выглядят, ничего это не решает, ничего не определяет и чужая полнота никаких особых чувств не вызывает. И я охотно соглашусь, что как-то так оно наверняка и чувствуется. Довольные собой и своей жизнью люди обычно не очень обращают внимания на то, как живут и выглядят другие, и это нормально. К тому же, когда дискриминируют не тебя, а кого-нибудь другого - оно тебе не болит и поэтому ты не замечаешь так болезненно остро все установки общества вокруг дискриминируемой группы и не осознаёшь, насколько ты их совершенно бессознательно интернализировала. Тебе кажется, что ты не такая, что тебе все равно.

Далее...



Но есть момент, когда эти интернализированные установки становится невозможно игнорировать. И момент этот может случиться с кем угодно. Однажды ты становишься мамой и через некоторое время обнаруживаешь себя не просто мамой, но мамой толстого ребёнка. Причины могут быть любыми. Предпубертат, РПП, конституция, гормональный сбой. Что-то пошло не так, или так - но иначе, чем у тебя.

И тут-то на тебя и сваливается весь груз общественных мнений и ожиданий по поводу «лишнего веса». И если ты никогда с этим не сталкивалась у тебя нет против них иммунитета. Тебе становится стыдно. Поскольку в общественном мнении вес неразрывно связан с дурным характером, перееданием, распущенностью и грязью (а матери виноваты во всем и за всех), тело твоего ребёнка становится живой вывеской, подтверждением того, что ты паршивая мать. Не уследила, неправильно кормила, не отдала на спорт в три года, распустила. Плохая, негодная мать, сделай что-нибудь.

И между матерью и ребёнком встаёт горой стыд.

*

Моей худенькой, красивой маме все мое детство было за меня мучительно стыдно. Я пошла в папу - крупного статного папу со склонностью к полноте, и жизнь маму к такому не готовила. Она была молоденькая, задолбанная и несчастная, она не смогла справиться со своим стыдом - и поэтому передала его мне. Мое тело выдавало в ней плохую, негодную мать, потому что мое тело было большим, стыдным, чрезмерным, жирным, мерзким. Оно орало, кричало в рупор о безволии, неумеренности, лени, неряшливости, обжорстве. Ведь разве могут быть толстые какими-нибудь другими?

А ещё моя мама боялась, что я вырасту и общество меня не примет. Что я не выйду замуж, не буду красивой, не буду любимой. Что меня будут обижать и дразнить. Поэтому она начала обижать меня сама. Превентивно. Чтобы я взяла себя в свои десяти-одиннадцатилетние руки и перестала жрать. Перестала позорить семью, перестала быть такой большой, такой заметной, такой недопустимо огромной бабой. Стала тонкой, звонкой, спортивной, активной, такой, как другие девочки. Хорошие девочки. Худые. Которые для любви, а не для работы. Не такие, как я.

Мама хотела красивую, умную и активную дочку. Дочку, которой легко было бы гордиться. Но у мамы получилась я, по поводу веса которой в кругу друзей комментариев не отпускал только ленивый. И мама стыдилась, и старательно пыталась это исправить руганью, ограничениями и обзывательствами, топя нас обоих все глубже в океанах этого стыда - и разводя нас по разные стороны баррикад.

Что делала в это время я? Услышав в очередной раз, что я жирная ленивая свинья, я съёживалась в комок и планировала, как в первую свободную минуту пойду в магазин и куплю свой стандартный набор - две пачки сухариков, две шоколадки, пачку круассанов с масляной начинкой. И съем за десять минут, пытаясь подавить отвращение к себе, стыд за себя, желание выцарапаться из своей кожи. Через десять минут еда закончится - и мне станет еще стыднее, ещё противнее. И я знаю, что мое тело выдаст меня - я могу сколько угодно есть одна и прятать упаковки - но мое тело непременно меня сдаст. Потому что оно гадкое, жирное, омерзительное. Стыдное. И оно растёт. И заедаю стыд от того, что оно растёт, все большими порциями еды. И круг замыкается.

Еда становится заряженной этим стыдом, моим ядом и лекарством в одном. Еда не существует больше как чистая радость, чистое топливо или бытовая данность. Еда - это грех, стыдная мерзкая привычка, с которой нужно что-то делать. И одновременно еда - единственный утешитель в мире безграничного стыда. Потому что больше никого на твоей стороне нет. И боль непринятия облегчить нечем. Я ем и стыжусь, стыжусь и ем. Потому что я не такая, как все нормальные девочки. Я порченная. Меня, наверное, и быть-то не должно.

В 16, не смотря на компульсивное переедание, я вытянулась в крупную, красивую девушку-подростка. Только мне это уже не объяснишь. Стыд, который я приняла в дар от мамы, а мама приняла от общества, заставил меня думать, что мое тело выдаёт мое омерзительную, ленивую и гадкую изнанку. Что мое тело огромно, куда больше всех остальных тел. Что меня никто и никогда не полюбит. Что я - недостойная. Неудачная. Брак.

*

Все женщины так или иначе знакомы с чувством ненависти к своему телу. Так нас воспитывают, это данность. Но куда хуже, когда твое тело ненавидишь не только ты. Когда его ненавидит все общество. Когда твое тело невозможно одеть, презрительное «на таких, как вы, у нас ничего нет». Когда тебя считают обжорой, лентяйкой и грязной безвольной тварью после одного взгляда на твое тело. Когда про тебя «все знают» еще до того, как ты открыла рот. Когда каждый воображает, что знает содержание твоей медкарты и уверен, что твое здоровье - его дело. Когда в любом фильме или шоу такие как ты высмеиваются или показаны в гротескных, юмористических образах. Когда ты нигде не видишь примеров красоты и любви для таких как ты. Когда тебе в лицо бесконечно высказывают мнения о том, как тебе выглядеть, что есть и что носить. Когда тебе никуда не спрятаться от этого всего. Когда твое тело - общественное достояние, объект порицания и лёгкого отвращения.

И знаете что, эта ненависть - она не существует где-то в вакууме, у других людей. Мы все носим ее в себе, так или иначе. Нас так растили. Эта ненависть и стыд, рождённый ею, отравляет наши жизни. И, что самое грустное, она отравляет отношения, разводит мосты между близкими. Между мамами и дочками. Между семьями и подругами. Не потому что кто-то из нас так уж особенно плох. А потому что выстоять под давлением структурной, коллективной ненависти ох как нелегко. Нелегко не стать ее рупором, ещё одним, очередным. Особенно, если ты был к ней абсолютно не готов. И даже не знал, что она существует. Что она есть в тебе.

Эта ненависть и стыд чуть не разрушила и мою жизнь, и наши с мамой отношения. Но мы выплыли. Я все ещё страдаю от дисморфофобии и кажусь себе вдвое больше всех остальных женщин в комнате. Я все ещё хожу по краешку расстройств пищевого поведения, периодически заваливаясь набок. Но мне уже не кажется, что меня невозможно любить. Мое тело имеет право занимать место. Оно мое. А я - хорошая.

Мама попросила у меня прощения, увидев, чем во взрослом возрасте аукнулась моя убитая самооценка и интернализованный стыд за само мое существование. Я давно простила. Это ведь не мама, не ее вина. Мама просто не справилась с той ненавистью, которая живет вне нас, в коллективном и социальном. Не справилась сама и не смогла защитить меня.

Но коллективное и социальное - не высечено на камне, не неизменно. Оно - это ты и я, каждый и каждая из нас. Наши выборы имеют значение. Наше поведение имеет значение. И самое ценное, что мы можем сделать - это признать существование проблемы, существования этой ненависти, этого стыда. Признать их в том числе и в себе и перестать прикрывать их идеями о здоровье, об эстетике, о чем угодно. Признать, даже если кажется, что внутри тебя их нет, что ты самый толерантный человек на планете. Потому что фетфобия - она точно есть. Где-то глубоко внутри. И у тебя, и у меня. No man is an island. Мы все части большого коллективного организма, хотим мы этого или нет.

А признать это нужно хотя бы для того, чтобы не лить больше воду на мельницу ненависти и стыда. Не передавать их дальше. Признать их, увидеть их означает остановить. Нашим детям не нужно наследство состоящее из стыда и ненависти. Мы - достаточно взрослые, чтобы справиться с ним сами.

Анна Топилина