Бруно Пао в 2003 году приезжал в Нарву и поделился своими воспоминаниями о своей жизни в нарвском лагере. В частности рассказал о работе на мебельном производстве, на месте которого стоит теперь торговый центр Fama.
Один из бывших заключенных нарвского советского лагеря для заключенных (1945 – 1955) Бруно Пао рассказывает о каторжном труде на карьере Кадастику, где теперь нарвитяне загорают и купаются, о лагерном «Палаче», о том, как заключенные находили время и возможности для общения с нарвитянками и для производства спирта из политуры.

Далее...



Убежал на каторгу

В нарвский лагерь 21-летний Бруно Пао попал в 1952 году после неудачной попытки оказаться в Финляндии – сбежать из Советского Союза. Бруно доехал до Петрозаводска, но благополучно перейти советско-финскую границу не удалось. В лагере Бруно оказался в трудное время работ в карьере Кадастику, ныне наполненном водой и являющимся местом отдыха нарвитян. Там добывали камень для строительства Нарвской гидроэлектростанции.

«Это была настоящая каторга, - вспоминает Бруно Пао. – Так уставал, что казалось, даже зубы разваливаются». Камень взрывали, долбили техникой, но основную работу с кувалдами в руках делали люди, трудясь даже по послевоенным меркам сверх всякой нормы. Питание было очень плохим, одежда ветхой, снятой с мертвых еще в войну, с дырками от пуль и бурыми пятнами от крови, а многие из работников уже давно были немолоды и нездоровы.

По словам Пао, в лагере было немало инвалидов, покалеченных в войну и в послевоенных боях – «лесных братьев». Смертность была соответствующей – всего, считается, за 10 лет в лагере умерло около 1000 заключенных, но основная масса не выдержала именно того сурового периода карьерных работ. В то же время, самых больных и калек начальство все-таки и тогда не допускало до тяжелых работ, находя им что-то посильное: уборку в лагере, покраску чего-либо.

Лекарство от работы

Однажды Бруно, совершенно изможденный, обессиленный работой (со здоровьем у него тоже было неладно – из-за проблем с ним в свое время пришлось уйти из мореходного училища), обратился к санитару за помощью. Тот прописал две пачки маргарина: «Пойди, купи в магазине, да съешь сразу». Бруно послушался, купил, съел – живот прихватило. Доктор, которого прозвали «Йоди Юри», поставил какой-то диагноз, и счастливый симулянт неделю отдыхал в больнице.

Большинство лагерных бараков, до войны являвшихся складами Кренгольма, к сегодняшнему дню сохранились внешне малоизменившимися. Разве что вторые этажи у некоторых перестроены. Всего, вспоминает Пао, в лагере было 24 секции, каждая из двух этажей, на двухэтажных нарах по 70 человек на каждом, то есть по 140 в секции. В целом могло одновременно содержаться более 3 тысяч заключенных.

Рядом с нынешней гребной базой была больница, дальше клуб.

За бараками, между ними и братской могилой находились лагерные административные здания, корпуса, в которых жила охрана и другой обслуживающий персонал.

Здания, покрытого черепицей, с противоположной стороны от гребной базы, по словам Бруно Пао, в начале 50-х не было. Тогда там стояла баня, наблюдательные вышки, на которых в основном дежурили охранники-грузины, и морг.

Пао сообщает, что тела некоторых умерших там вскрывали, чтобы установить причины смерти, но вообще у одного из сотрудников лагеря, украинца со свисающими усами, которого за глаза называли «Палачом», был простой способ определения, мертвец ли перед ним или желающий сбежать на волю, притворившийся мертвым заключенный.

Он пробивал специальной палкой мертвецам головы, чтоб ошибки не было уже наверняка. Умерших хоронили на безымянном кладбище в Сийвертси, рядом с захоронениями северо-западников.

«Нарвский лагерь был интернациональным, - обращает внимание Бруно Пао на то, что и охранники и охраняемые представляли самые разные народы. – Среди заключенных были и поляки, и чеченцы, и кабардинцы с четками в руках, много украинцев – привезли 8000, потом куда-то дальше отправили. Помню, как вечерами украинцы пели красиво многоголосьем. Тяжело было слушать их чистые голоса».

Амнистия не для политических

На стене одной из секций лагеря (недалеко от нынешнего клуба «Ро-ро») еще сегодня при внимательном рассмотрении мо-жно прочитать выцветшие, облезлые остатки сталинского лозунга, слова «досрочное освобождение».

Вероятно, призывали заслужить его искренним раскаянием и усердным трудом на благо советской родины.

Бруно Пао рассказывает, что кому-то действительно повезло выйти на волю досрочно. Амнистия была объявлена после смерти Сталина, когда многие, в том числе уголовники, которых в лагере было около 30, а в основном заключенные с маленькими сроками, были освобождены, а некоторым было сделано послабление в сроке. Политических эта милость не коснулась. К апрелю 1953-го была такая ситуация, что на карьер уже некого было послать. И там стали работать в основном вольнонаемные, за плату.

В 1954 году Бруно отправили за Лугу на лесозаготовки для производства мебели, откуда он вернулся назад в Нарву и, находясь в лагере, трудился на мебельном производстве, на месте, где недавно построили торговый центр Fama.

Бруно Пао рассказывает, что некоторые работавшие там заключенные изготавливали из политуры (10-20-процентного спиртового раствора природной смолы, использующегося для полировки деревянных изделий), которой на фабрике было в изобилии, очищая ее с помощью соли и ваты, спирт, в том числе для продажи.

«Этим занимался, например, один пианист, который очень грустил по поводу того, что его жизнь стала в лагере такой скучной и однообразной – в свое время он много путешествовал. Так он проносил готовый спирт в бараки в камере от велосипедного колеса, спрятанной в фуфайке, из которой предварительно была вытащена некоторая часть ваты. «Охранники ощупывали его и, не находя ничего твердого, пропускали!» - радуется Пао изобретательности пианиста, отмечая, что с эстонскими охранниками было проще – они не обыскивали.

Камни с записками

И вспоминает о находчивости нарвских женщин.

По его словам, по воскресеньям заключенные видели гуляющих на бастионе Виктория женщин с Кренгольма. Которые иногда бросали на территорию лагеря камни. Вовсе не из неприязни к классовым врагам. К камням были привязаны записочки с незатейливым содержанием, примерно в том смысле, что «жду» и адрес.

«У женщин после войны была проблема: мужчин осталось мало», - объясняет Бруно Пао активность нарвских женщин. Которая не нравилась охранникам. Они отпугивали гуляющих дам выстрелами в воздух, за что получали по шапке от начальства. Все-таки не было такого закона, чтобы трудящиеся не могли гулять в общественном месте.

Пао и сам передавал письма своих товарищей по несчастью нарвским женщинам, благо, что на работу на мебельное производство добирался без охраны – был к тому времени расконвоирован. Носил письма других заключенных на почту. Кстати, некоторые узники не только переписывались со свободными жителями СССР, но и вполне спокойно вели в лагере дневники.

Некоторая свобода, в конце концов, сыграла с нашим героем злую шутку. Стихи, которыми он баловался уже давно и продолжал их пописывать в лагере, становились постепенно все более антисоветскими, критикующими и покойного Сталина и вообще весь существующий строй. И когда они случайным образом попали на глаза лагерного начальства в июне 1954 года, Бруно Пао решил от греха подальше бежать, воспользовавшись своим относительно вольным положением. Полтора года скрывался от властей, но потом опять попался. Был судим за побег, получил срок, отбывал который уже в Харку.

Изучал другую историю

После освобождения Бруно Пао работал журналистом, как, кстати, и до своего неудачного побега в Финляндию. Закончил Тартуский университет. С 1977 года по 1987 трудился на месте заведующего морским отделом в таллиннском Морском музее, что в Толстой Маргарите, в Старом городе. Кстати, будучи уже научным работником, Пао посещал Нарву с аквалангистами, исследовал дно, как раз напротив порта. Находили там много интересных вещей, имеющих отношение к гораздо более древним временам: голландский кувшин, например, восковые круги.

В 2003 году нарвский городской секретарь Антс Лийметс при участии активистов Нарвского общества охраны памятников Юри Тыниссона и Яана Каупа снял на видеокамеру Бруно Пао, который рассказывал историю нарвского лагеря. В данной статье использованы некоторые фрагменты из этого предоставленного господином Лийметсом материала. Для дополнения картины я общался с самим господином Пао по телефону, который в данный момент проживает в Курессааре, на Сааремаа. Ему уже 77 лет. На открытие памятной доски на здании главного корпуса лагеря Бруно Пао приглашали, но он, к собственному сожалению, приехать не смог.



Памятная доска неточна
В пятницу, 22 августа, в Нарвском порту на главном здании бывшего лагеря, там, где сейчас располагается гребная база, участники конференции по вопросу политических репрессий в 40-50 годах прошлого столетия открыли памятную доску. В церемонии также участвовали министр юстиции Рейн Ланг, мэр Нарвы Тармо Таммисте.

Доску разместили с торца здания, обращенного к бастиону «Юстиция». На мраморной доске на трех языках написано:

«В этом здании в 1941 – 1944 гг. находился лагерь советских военнопленных, а в 1945 – 1955 гг. лагерь репрессированных Советским Союзом политических, общественных и культурных деятелей из 9 стран. Из находившихся в советском лагере 10000 заключенных 1000 погибли и были захоронены в безымянных могилах лагерного кладбища в Сийвертси».

Надпись неточна. Хотя бы потому, что в лагере содержались также и «деятели» уголовного характера. Их «репрессированными» назвать сложно. О борьбе с ними простых заключенных, очень многих из которых невозможно отнести к каким-либо деятелям, Бруно Пао также рассказывает.

Роман Викулов