Споры вокруг празднования 9 мая носят настолько эмоциональный характер, что логика здесь просто "отдыхает". Давайте пойдем другим путем: отдадим дань моде и построим альтернативный вариант истории. Для исторических придумок в альтернативном стиле требуется либо прибавить какие-то факторы к реальным событиям, либо, напротив, убрать. Представим себе, что пакта Молотова-Риббентропа не было.

Эстония еще на несколько месяцев остается независимым государством. Однако в глобальных планах Великого Рейха наличие или отсутствие этого пакта мало что изменило. Арийской расе необходимо жизненное пространство — это аксиома всей его политики. Свободные с точки зрения нацистов земли находятся на востоке. То есть они, конечно, заняты, но — унтерменшами, которых надо либо истребить, либо выселить за Уральский хребет, либо оставить небольшое количество в качестве рабсилы.

То, что Прибалтика — просто часть Германии, никто из нацистов, естественно, не сомневается. В расовом отношении часть населения даже относится к арийцам, и после соответствующих замеров черепа может быть признана таковыми. далее...

Конечно, "расово скроенный" режим не может быть химически чистым, как и построенный на классовом принципе. В России за дворянское происхождение после 1917 года могли запросто поставить к стенке, но тот же Ленин в революцию пришел, прямо скажем, не от сохи. Точно так же при "новом порядке" сомнительные в расовом отношении эстонские элементы начали бы в массовом порядке прилежно учить немецкий язык, менять фамилии Муст, Саар и Сепп на Шварц, Инсель и Шмит, и худо-бедно влились бы в состав арийской расы.

Насчет территории Эстонии вопросов тоже нет — она входит в состав Великой Германии. Дальше почти ничего прибавлять или отсекать из реальных исторических событий не нужно.

В любом случае война с СССР была неизбежна. Так же неизбежно, в силу глобального соотношения сил, Германия в борьбе за мировое господство со всеми остальными державами была обречена на поражение (то, что затея Гитлера была изначально безумной, мало кто теперь сомневается). Эстония, как и вся остальная Германия, оказывается после 9 мая 1945 года оккупированной союзниками. Вот тогда бы это была настоящая оккупация: с тотальным вывозом культурных ценностей, репарациями, контрибуциями и прочими прелестями послевоенного устройства мира.

Причем при послевоенном переделе мира западные союзники тогда вряд ли стали напоминать Сталину о каком-то праве Эстонии на самостоятельность. В конце концов, эта западная провинция Великой Германии не так давно принадлежала России — так пусть СССР заберет ее обратно на правах победителя. Скорее всего, был бы выбран вариант нынешней Калининградской области. После законной отправки в ссылку в ходе денацификации "новых немцев" и чиновников нацистского режима, и массового завоза переселенцев из России, Эстония благополучно превратилась бы в небольшую область Российской Федерации.

От этой участи Эстонию, на самом деле, спасли советские солдаты — в том числе тот эстонец, образ которого увековечен на Тынисмяги. Людям, считающим 9 мая "черной датой", иногда полезно было бы поиграть в такие альтернативные исторические схемы. Голову освежает и желание устройства "нового Нюрнбергского процесса" притупляет.

Хотя, с другой стороны, идея проведения "Нюрнберга-2", может вырасти в великолепное шоу. Естественно, что на скамье подсудимых должны тогда оказаться прежде всего пособники оккупационного режима: председатель оккупационного Верховного Совета ЭССР Арнольд Рюйтель, лидер организации коммунистической молодежи Тартуского университета Март Лаар, неоднократно обращавшийся к оккупационным властям со слезными просьбами о приеме в коммунисты Тунне Келам… и далее по списку — практически вся нынешняя политическая элита, за исключением немногих счастливчиков, которые в советское время под стол пешком ходили.

Ч. Геваркян




Русский солдат

- Ну, пожалуйста, возьмите меня с собой в войну! - просил я своих троюродных Мишика и Хачика после завтрака, - Ну хоть сегодня!...
Летом семидесятого, приехав по каким-то делам в Грозный, мы с матерью остановились, как всегда, у Сергея Агаронова, моего дяди, жившего в пятиэтажке напротив железнодорожного вокзала, - этажом ниже жила его родная сестра Лариса, - их семьи жили дружно: я любил их ежедневные родственные застолья, которые по выходым длились, перемежаемые чаем, с утра до вечера, - любил их всегдашние чёрные шипящие диски, их запахи: личного мыла, нафталина и дорогих, пахнущих сладостным тленом, духов...
...Взрослые уже встали из-за стола и моя троюродная Бэлла торопила меня, застышего перед нетронутой глазуньей с помидорами, сыром и зеленью. ·Тебе же нельзя, - объяснял мне Мишик, который был старше меня на три года, - крепкий, отчаянный, несговорчивый, - ты белобрысый! Тебя во дворе изобьют, - а как узнают, что ты наш брат, - не вздумай сказать! - нас перестанут уважать...?. ·Точно, белобрысый!? - со смехом обернулась на меня Бэлла, которая мыла посуду, - Бэлла была старше меня на семь лет. Смуглый, коротко стриженый Хачик, который был старше меня только на год, задорно подхватил: ·Бело-брысый! Бело-брысый!...?. ·Ты сам белобрысый! - возвратил я Хачику, - А что такое белобрысый??. Бэлла, грохотавшая нескончаемой посудой, затряслась от смеха, а Мишик отрезал, как будто выносил приговор: ·У тебя белые волосы! Понял??...
Во дворе, куда я, несмотря на запрет, бросился вослед Мишику и Хачику, меня встретили улюлюканием и стали презрительно рассматривать мои белые волосы. Хасан, самый старший чеченский мальчишка, сплюнул сквозь зубы и спросил: ·Будешь русским солдатом??. Я с радостью ответил, что буду, и все отчего-то засмеялись, - мне сунули в руки какую-то палку и объяснили, что я должен выслеживать их отряд, а они будут устраивать мне засады.
В войну здесь играли по-настоящему, не то что у нас, в Гудермесе! - тщательно выпиленные и раскрашенные деревянные калаши, свист в два пальца, стремительные перебежки от укрытия к укрытию, тра-та-та во всё горло, - однако довольно скоро оказалось, что чеченские мальчишки, которых я убивал, либо с последних сил вонзали мне в бок или в горло деревянный кинжал, либо кричали, что их только ранило и прятались за деревьями, - наконец на меня накинулся весь отряд и стал избивать калашами, - ·Ну всё, русский, ты убит!?, - а когда я ткнул Хасана в живот своей палкой, меня сбили кулаками с ног и принялись топтать, что среди мальчишек считалось пределом унижения, и, опьянённые победой, громко и отрывисто выкрикивали два слова: русский и белобрысый. Потом Мишик и Хачик рывком за руки подняли меня с земли и тут же брезгливо отшатнулись от меня, потому что Хасан бросил им в спину: ·Да русский точно обоссался!?. ·Я не обоссался! - крикнул я, глотая слёзы обиды, - а ты, Хасан, дурак, и все вы дураки!?. Мишик и Хачик вытолкали меня в спину подальше от отряда, злорадно приговаривая: ·Ну что, мазило белобрысый, наигрался?? и ·Иди к своей маме, - трусы менять!?.
Все тотчас забыли про меня и побежали играть в соседний двор, а я бегал за ними и кричал издали: ·Дураки!?, пока они снова не убили меня... Тогда я увидел яркое синее небо в слепящем обрамлении трепещущей листвы по краям и неожиданно открыл, что оно всегда было надо мной, - огромное, высокое, мягкое, - и на одно бесконечно долгое мгновение я погрузился с головой в его разводы и зыбыл про непостижимую враждебность чеченских мальчишек и свою обиду на предателей Мишика и Хачика, - много лет спустя я узнал, что повторил в этот день открытие Андрея Балконского. Я медленно поднялся, - теперь, когда меня дважды убили, предали и унизили, было всё равно, видел ли кто-нибудь, что я лежал на земле или нет, - и отправился на вокзал, чтобы уехать из Грозного раз и навсегда, - в Махач-Калу, где жил мой дядя Стёпа или в Москву, где жил мой отец, - подальше от всех этих Агароновых, - но на привокзальной площади налетел на тётю Ларису, которая отчитала меня за порванную белую рубаху и разодранные грязные колени и велела идти домой.
И я вернулся во двор, сел на лавку и уткнулся головой в колени...

© Copyright Королёв Георгий Евгеньевич