Ходили мы на днях с подругой в модную кофейню в центре. Обычная модная кофейня — шезлонги и столики на улице, полумрак и лофт-атмосфера у барной стойки. Посетители тоже все очень модные. И мы.

Я пошла внутрь делать заказ. Бариста — совершенно чудесный мальчик с белыми кудрями. На нём докер (это такая кепочка-бескозырка), пирсинг и всё очень сильно оверсайз. Прямо всё.

Далее...



Передо мной стоит мой ровесник — тоже при модных атрибутах, но на нём это уже смотрится иначе. Потому что он — не 16-летний херувимчик в оверсайзе, а мужчина средних лет в кофте на два размера больше и в пижамных штанах.

Мужчина мнётся, долго изучает кофейное меню из пяти позиций. Бариста спрашивает:
— Может, хотите попробовать наши новинки?

— Нет, — отвечает мужчина средних лет в растянутой кофте, — я, наверное, как обычно: лавандовый раф.

А я до этого дня была уверена, что лавандовый раф — это такой мем, как тыквенный латте, и что никто добровольно не станет пить кофе с эффектом отпугивания моли. А он стоит такой серьёзный, в своей кофте, и видно, что для него моль гонять — дело житейское.
Лавандовый раф, разумеется, нужно было приготовить на альтернативном молоке, потому что миллениальский бог с 2015 года запрещает нам пить коровье. Это все знают. От этого сдувается оверсайз и пропадает осознанность.
Мальчик-бариста принимал заказ с каким-то даже благоговением. Смотрел на этого мужичка и думал, наверное: да, вот так и надо. Лавандовый раф, кофта, штаны в полоску, как будто на них спали, борода по транспортиру, макбук на столе — вот он, успех.

Я стою рядом и не улыбаюсь до такой степени, что начинает сводить мышцы за ушами. Выгляжу максимально серьёзным человеком — в шортах и майке по размеру. До этого ещё и кофе с коровьим молоком заказала, потому что ну а что с меня взять.

Бариста заканчивает с успешным клиентом, поворачивается ко мне:
— Что вам?

Я говорю:
— Можно мне, пожалуйста, картошку сырую, я в уголке погрызу.

Красивые брови мальчика уползли прямо под красивый докер. Он переспрашивает:
— Картошку?.. Извините, у нас нет картошки.

— Ну как нет, — говорю, — вот же она лежит. В глазури, с посыпкой.

Он посмотрел сначала на пирожное-картошку, потом на меня, потом — как будто сделал волевое усилие, чтобы не закатить глаза, потому что он всё-таки тут профессионал и мамина радость. И, максимально сдерживая презрение, спросил:
— Наверное, вы имели в виду кейк-попс?

— Да, — говорю, — конечно. Разумеется. Я имела в виду кейк-попс. Извините за это недопонимание.

Пока несла за свой столик кофе с молоком и пирожное-картошку (айс-латте и кейк-попс), почему-то вспомнила, как бабушка когда-то сунула мне в карман денег — чтобы я купила себе новые штаны. Эти, мол, уже стыдно носить. А это были мои самые модные драные джинсы, на которые я два месяца откладывала.

К мальчику ещё пойду — у них там круассаны были. В следующий раз попрошу чайку с рогаликом.


Мария Руденко