Все знают, что есть на свете идеальная любовь. Правда, конкретную пару, с которой она случилась, вряд ли кто-то знает. Так и со средним классом. Потому что и в том, и в другом случае отсутствуют четкие критерии.

Далее...

На первый взгляд, судя по названию, кажется логичным отнести к среднему классу получателей средней зарплаты или семьи с доходом, равным среднедушевому по стране. В наших условиях при средней зарплате около 650 евро "чистыми", даже если в семье из трех человек двое ее получают, на 430 евро с небольшим душевого дохода не разгуляешься. А когда в семье с двумя средними зарплатами трое детей, то при 260 евро "на душу" семья близка к черте бедности. Нужны иные критерии, чтобы соответствовать каноническому определению: "средний класс — материально удовлетворенное большинство, отличающееся этим от двух меньшинств — бедных и сверхбогатых".

Конкретизируем понятие: к среднему классу относят тех, чьи доходы обеспечивают нормальные жилищные условия (когда в доме или квартире число комнат не меньше, чем по одной на члена семьи плюс комната); по автомобилю на каждого работающего члена семьи; полный набор современной бытовой техники и средств связи; возможность дать детям высшее образование; возможность лечиться эффективно и в комфортных условиях; возможность "потребления" высокой культуры. У нас в Эстонии такой уровень потребления вряд ли имелся у большинства, но, несомненно, в городах похожие возможности совсем недавно были у многих. А сейчас они сокращаются, как шагреневая кожа. Приводить цифры и в очередной раз говорить о бедственном положении эстонского общества нет нужды. Об этом знают и говорят все — от старушек на лавочках до нобелевских лауреатов. Быстрое обеднение получило даже специфический научный термин — "новый пауперизм". Значительно интереснее понять, почему быстро схлынул финансовый прилив начала двухтысячных и что ждет нас в ближайшем будущем?

Откуда брались деньги?

В Эстонии средний класс образовался на той же финансовой базе, что и в других европейских странах. Благосостояние строилось на кредитных деньгах. Во многих "новых демократиях" Восточной Европы (Эстония среди них) за несколько лет кредитная нагрузка превысила годовой размер ВВП. Лавинообразно растущее кредитование отражало имущественное расслоение, поскольку банковские кредитные потенциалы росли главным образом за счет иностранных инвесторов и местного меньшинства, делающего деньги из денег.

Чтобы такие деньги "работали", нужен был постоянный рост потребления. Немногочисленный класс богатых давал деньги взаймы, чтобы обеспечить себе прирост богатств. Потребление подстегивалось мощной индустрией маркетинга, создавшей общество потребления, где властвовало одно слово: "Купи!".

воплощение американской мечты, Хендерсон, пригород Лас-Вегаса, фото National Geographic
Покупающий класс потреблял больше бедных и меньше супербогатых, не только за счет своих завтрашних и послезавтрашних заработков, но даже за счет заработков детей. В угоду росту потребления получателей кредитов сворачивались социальные программы.

Верх брали принципы "тэтчеризма" и "рейганомики", обеспечивавшие бурный спурт в гонке потребления, за которым просматривался близкий финиш. Финишная прямая удлинилась за счет подключения к рынку нового потребительского массива из стран бывшего советского блока. Казалось, общество потребления обрело второе дыхание, образовался новый средний класс, хотя и был он победнее старого.


Но финишный сигнал все равно прозвучал. Забег кончился мировым кризисом. И как ни стараются нынешние правительства стимулировать финансовый прилив, который поднимет все лодки, им это не удается. Зато удается доказать правоту экономистов и философов, которые утверждают: никакого среднего класса нет и в помине. Есть богатые и бедные, многим из которых богатые давали в долг, пока рост спроса обеспечивал рост производства и увеличение прибыли. Но под давлением живущего в кредит "среднего класса" себестоимость труда росла, прибыль падала, "лавочка закрылась".

Зачем покупают книги Маркса?

В когда-то модном шлягере пелось: "Устроены так люди. Желают знать, желают знать, желают знать, что будет".

Известный московский экономист Хазин пишет: "Оценка падения частного спроса по реальным доходам населения, и межотраслевым балансам показывает: даже в самых богатых странах сохранение среднего класса после нынешнего кризиса невозможно, поскольку некуда расширять рынки".

С ним согласны нобелевские лауреаты в области экономики. Об этом же свидетельствуют безрезультатные бдения "двадцатки", "восьмерки" и других комбинаций правительств.

Слабые положительные импульсы получают экономики только от социально ориентированных решений (вроде того, что делает Обама или собирается делать новый президент Франции). Парадоксально, но путь выхода из кризиса многие экономисты и политики видят в актуализации лозунгов мелкой буржуазии начала XIX века, добивавшейся владения продуктами собственного труда.

Получается, прав был марксист Антонио Грамши, когда объяснял, что институты гражданского общества, независимый суд, сильные профсоюзы, муниципальное самоуправление, многопартийные выборы и равенство перед законом было всего лишь результатом "договора о ненападении" между сообществом бюргеров (мелкими буржуа) и власть имущими крупными частными собственниками. Но крупный капитал всегда был готов разорвать этот договор.

Избыточный капитал должен найти себе применение. Ему нужен взрыв потребления. И вопрос сейчас стоит так: либо в очередной раз он уничтожит созданный на его же займы имущественный базис на большом геополитическом пространстве, чтобы начать все заново, либо у него, наконец, отнимут все, чтобы, не дожидаясь односторонней ликвидации гражданского общества и связанных с ним прав и свобод, уравнять в правах на распределение доходов частную собственность на деньги (инвестиционные или уже материализованные в недвижимость и основные средства) и частную собственность на труд.

Для этого надо сначала ослабить влияние финансовых структур и контролируемого ими государства, то есть "оккупировать Уолл-Стрит". Зачем? Чтобы отнять и поделить? Нет, чтобы действительно усреднить общество, распределяя средства "по труду".

Как ни странно это прозвучит, в процессе реальной конвергенции либерализма и, скажем осторожно, экономического реализма ведущую роль могут сыграть малые страны, где нет собственного крупного капитала, но есть более или менее социально однородное население.

Лишенная фантома среднего класса Эстония, находясь в экономическом пространстве Северной Европы, где сильна социальная составляющая государственной политики, может второй раз за последние несколько десятилетий стать полигоном перемен. И, может быть, все же состоится эстонское "IME". И тогда нынешнее затягивание поясов окажется не напрасным.

передает «МК-Эстония» .

Владимир Вайнгорт, доктор экономических наук