окончание (начало здесь)

Поплелся я за женой на кухню.

- Да чего там, Наташ, загоню кому-нибудь по дешевке, они ж копейки стоят, - начал я спускать ситуацию на тормозах, желая закончить разговор побыстрее. - Первый раз, что ли?

- Да, уж, не первый, - сыронизировала жена. Ладно, пошли смотреть, что ты за свитера принес. Шерстяные-половые.

Должен сказать, что жена у меня закончила театрально-художественный, по специальности «режиссер народного театра, культпросветработник высшей квалификации». Так у нее в дипломе записано. Поэтому с художественной самодеятельностью у меня дома все в порядке. А так как с народными театрами стало в последнее время, прямо скажем, не очень, если не считать Государственной Думы, то режиссурой, в основном, жена занимается дома.

Чтобы не потерять квалификацию, я так думаю. А вдруг в Думу изберут? И коль дети наши давно уже живут самостоятельно, то и выходит, что единственный актер - это я. Так сказать, домашний театр одного актера. Ну, иногда жена тоже берет себе по совместительству главную роль, но, в основном - я. Главное действующее лицо. Спектакли еще те бывают. В жанре: трагикомедия со счастливым концом.

Развернула Наталья первый свитер. На боку - огромная дыра. Дальше идет заключительная сцена из комедии Н.В.Гоголя «Ревизор». Я держу паузу, как учит великий Станиславский. Отбрасывается первый свитер, разворачивается второй. Рукав приметан белыми нитками через пять сантиметров. Я опускаю голову, вхожу в роль Городничего, причем, без репетиции. Семнадцать лет на сцене - стаж все-таки. И, хотя я не заканчивал театрально-художественный, а Белорусский Политехнический, БПИ сокращенно, или Белорусский питомник идиотов, как его называли в наше время, или Бардачок Петра Ивановича, как называли его мы, по имени-отчеству ректора академика П.И.Ящерицына, но
Наталья хороший режиссер. Так что в роль я вошел быстро.

Стою, держу паузу. Главное, ничего не говорить, чтобы никто не кричал:

- Не верю!

На третьем пронесло, видимых дефектов нет. Четвертый - нормальный. 2-2. Я начинаю поднимать голову, в надежде, что удастся предложить ничью. Даже согласен на проигрыш с минимальным счетом, лишь бы закончить игру без травмы. Последние минуты тайма. Пятый - вообще без рукава. Опускаю голову, вхожу в роль. Шестой какой-то грязный и чем-то воняет. Явно - не французскими духами. УБИРАЮ ГОЛОВУ ОТ ГРЕХА ПОДАЛЬШЕ. Жалко все-таки, если остаток жизни жена проведет в тюрьме. Жалко детей. Жалко себя, но уже как-то не так. Скорее - безразлично. В голове прокручивается даже не сцена, а целый спектакль (у кого учился-то?):

Меня ведут куда-то, вымазанного чем-то, похожим на мед (?), вывалянного в перьях, все смеются и показывают пальцами. Сзади бегут дети, плачут, кричат:

- Папочка, папочка.

Мать с тещей рвут на себе волосы, кричат толпе:

- Он же не виноват, он советский инженер, он в БПИ учился!

Хорошо, хоть не расшифровали!

Ах, мама, мамочка, как ты была права... Как ты все знала наперед, когда говорила мне:

- Посмотри, кто на рынке торгует? Спекулянты всякие, кавказцы да цыгане. Обманут тебя с твоей доверчивостью.

И отца вспоминала, хотя нашу, не совсем славянскую, национальность почему-то к торговцам не отнесла. Наверное, потому, что это не хобби какое-нибудь у них, а образ жизни. И ведь как угадала насчет цыган? Чуяло, видно, материнское сердце. И так мне себя жалко стало, что чуть сам не заплакал.

В чувство привела жена, бросив в лицо остальные свитера. Первый тайм мы уже отыграли... Да и второй, похоже, тоже. Но есть еще дополнительное время, и, не дай Бог, пенальти. Только через букву «и» после буквы «п».

Между тем, сцена из «Ревизора» продолжалась, Станиславский был бы доволен. Только в «Ревизоре» сцена была заключительной, а здесь, по моему подозрению, спектакль только начинался. Я, как человек, имеющий непосредственное отношение к театральному искусству, назвал бы это прологом. Хотя, можно назвать и по-другому. А пока мой мозг лихорадочно искал выход.

И тут черт меня дернул вспомнить про платье. И я закричал:

- Наталья! Выбрось все это на помойку. Мне цыганка (какая цыганка, что я мелю?) такое классное платье выменяла. 15000 рэ стоит (приврал, конечно, а что бы вы на моем месте делали?). Загоним, и все деньги вернем. А лучше - сама носи. Я тебе его в подарок привез, - вдруг озарила меня идея откупиться от всего остального. И подаю пакет.

Кто меня за язык тянул? Лучше бы я его, язык этот, вместе с платьем проглотил. Наталья взяла пакет. Вскрыла. Вытряхнула содержимое. Медленно развернула... Старая, драная, вся в дырках, женская кофта. Размера, примерно, шестидесятого. Видно, та цыганка в ней милостыню просила.

Все, картина Репина «Приплыли». Делать мне ничего не остается, как войти в уже отрепетированную роль. Тут уж лучше Николая Васильевича не скажешь: «Городничий стоял посередине в виде столба, с распростертыми руками и закинутой назад головой». Ну, моя же роль, моя. Как будто специально писали. Я же, ради любимой жены, на все... Помните про голову? Но то, что первый раз трагедия - второй - фарс. Кажется мне, что жена моя дорогая решила взять на себя главную роль. Анны Андреевны и Марьи Антоновны в одном лице. Влип, как кур в ощип.

В голове уже ничего не рифмуется, но все слова, которые вспоминаются, почему-то заканчиваются на «ец». Если бы балконная дверь была открыта, я бы улетел быстрее самого скоростного самолета (вот они, парадоксы времени!). Но дверь закрыта. Как она открывается, я начисто забыл. Лезть на стену бессмысленно: потолок низкий, швабра достанет в любом углу. Мелькнула мысль втиснуться под кровать, пожертвовав некоторыми частями тела. Но швабра!!! И тут началось.

Вы когда-нибудь слышали, как ревет белуга, утомленные донельзя моим бесконечным рассказом читатели? Да бросьте вы его и идите спать, потому что пишу я в пять часов утра по местному, самому правильному белорусскому времени, и конец еще далеко, а спать мне уже не хочется. И неизвестно еще, дам ли я его кому-нибудь почитать, или порву, как многие, такие же бредовые истории, написанные в столь же неурочное время, и, по причине этого, кажущиеся такими интересными. Утром же они чаще всего вызывают у меня отвращение, головную боль и сожаление о зря потерянном времени, а у моей глубоко уважаемой и горячо любимой Марии-Антуанетты (по роли), или горячо любимой Натальи Александровны (по жизни), вот уже 29 лет несущей свой нелегкий крест из-за моего далеко не ангельского характера - недвусмысленное покручивание пальчиком у виска. Господи, а число сегодня какое? 31 января? А ведь как раз сегодня-то и исполняется 29 лет с того роков... незабываемого дня, когда, занося ее из машины в квартиру после регистрации, я задел головой входную дверь. Лучше бы своей. Хорошо, что еще не утро, а если бы не вспомнил?

Так вот, если вы слышали рев белуги, у которой отняли детеныша (или кто там у нее?), или сирену пожарной машины, спешащей за пивом за пять минут до закрытия гастронома, то вы ничего не слышали. Но… Если вы хоть один раз были в Израиле и стояли в аэропорту имени Бен- Гуриона в ожидании, когда милые девушки из отдела безопасности с очаровательной улыбкой на лице распотрошат ваши, столь тщательно уложенные сумки в поисках, по меньшей мере, ракеты типа «Земля-Воздух»… И если после этой нелегкой процедуры, сдав багаж и выйдя из здания аэровокзала, под чудные звуки непрерывно взлетающих и садящихся лайнеров, чтобы немного охладиться... (Вот глупость написал по привычке. Да я там замерз, как цуцик, в здании, и 33-хградусная жара на улице для меня Раем показалась. Да у них там все наоборот!). И если, закурив сигарету под ласковым израильским солнышком, под музыку, типа тяжелого рока, взлетающих «Боингов», вы еще услышали и звуки сирены проезжающей мимо машины израильской «Скорой помощи», то какое-то представление о том, что услышал я, вы имеете.

Правда, многое я не понял по причине опасения, что, или у меня барабанные перепонки лопнут, или потолок обвалится. Второго я, кстати, ждал не только со страхом, но и с надеждой, что после этого будет как-то не до меня. Не дождался. Но слово «бизнесмен» с какими-то прилагательными, заканчивающимися на «ов», «ев» и еще на что-то, я услышал не один раз. Я и сам не знаю, к какой части речи они, эти слова, относятся. К какой части тела - знаю, а речи - не знаю. Не филфак заканчивал все-таки.

Длилось это, правда, недолго. Вид у меня был, наверное, такой, что жена моя любимая села на кровать и залилась таким смехом, что я понял сразу смысл выражения «смех сквозь слезы». А потом мы пошли на кухню, выпили по рюмашке в честь моего благополучного возвращения, запили это дело крепчайшим кофе, который она так вкусно умеет готовить, и признались друг другу, что есть на свете Бог, который все видит и шельму метит. И сказали ему «спасибо» за то, что он меня, хвастуна и зазнайку, малость поучил. А за учебу надо платить.

Свитера же эти как-то разошлись потихоньку по своему прямому назначению и мы про них, если и вспоминаем иногда, то как-то по-хорошему и всегда со смехом. Кубок же и по сей день стоит в серванте и об этой истории напоминает. Правда, я никогда и никому не рассказываю, как дешево он мне достался. Ведь тогда пришлось бы рассказывать и про остальное. А про это никто не знает. Кроме родных и вас, конечно.