Поезд
За окном бешено мчащегося поезда проносились деревушки, поля, елки и другие деревья. Профессор Крюков заложил ногу на ногу и привалился к теплому стеклу.
Дверь купе со скрипом растворилась, вошел проводник, высокий черноусый красавец с сонным, как у наркомана, взглядом.
— Билетики, пожалуйста, — привычно потребовал он во множественном числе, хотя в купе сидел только один человек.
Профессор Крюков протянул проводнику свой билет и деньги за белье.
— А чего купе-то пустое? — спросил он. — Билетов в кассе нет, а тут три места свободных.
— Бронь, — равнодушно сказал проводник, сворачивая билет и засовывая его в кармашек планшета. — На следующей станции сядут. далее....


Проводник ушел. Профессор Крюков опять глянул в окно. В поезде так хорошо спится, подумал он, надо бы отоспаться за целый год. И Люся советовала...
Профессор Крюков с нежностью вспомнил прощание с женой.
Жена
— Вот наше купе! — воскликнула радостная Люся. — Располагайся, Федя!
Профессор Крюков сунул свой большой чемодан под сидение, снял и повесил пиджак на вешалку и присел.
— Присядем перед дорожкой, — сказала жена профессора.
Они посидели молча. Им предстояла разлука на целый месяц, отпуск и путевка были только у Крюкова, а у его жены не было ни отпуска, ни путевки.
— Не хочется мне ехать одному, — сознался профессор. — Я ж там со скуки помру.
— Ты это брось, — сурово сказала Люся. — Отоспишься там, на солнышке погреешься! В теннис будешь играть!
— В теннис играют молодые, — махнул рукой профессор, — а в мои годы с моим ревматизмом...
Мимо окна по перрону прошагала шикарная блондинка. Ее стройные ноги были обтянуты фиолетовыми лосинами, а еле прикрытая юбочкой часть тела ниже спины так и притягивала взгляд.
— А вот это ты брось! — проследив направление взгляда мужа, возмутилась Люся. — В твои годы, с твоим ревматизмом не следует обращать внимание на молоденьких девочек! Ты только посмотри! Напялила черт знает что на свои кривые ноги, задницу выставила на всеобщее обозрение, и идет!
— Да я и не смотрю, — вымолвил профессор.
— И не смотри! И в Крыму не смотри! Среди них, знаешь, какие акулы попадаются? Враз сожрут!
— Люсь! Я разве повод давал? У меня ж в институте таких студенток — выше крыши!
— В институте ты на виду. Да и знаешь, к тому же, что студенткам от тебя только отличные оценки нужны, а сам ты им до лампочки!
— Тогда ты и не волнуйся, — резонно заметил он. — В Крыму от меня оценок никто добиваться не будет, никому я там нужен не буду...
— В Крыму эти телки... — начала Люся, но тут по коридору прошел проводник, громко объявляя:
— Провожающим покинуть вагон! Через пять минут отправляемся!
— Ну, счастливо! — деловито обняла мужа Люся и звонко чмокнула в щеку. — Отдыхай!
— Я тебя люблю, — сказал профессор.
— Я тебя тоже. Как приедешь, дай телеграмму!
Люся вышла в коридор. Профессор — за ней.
— Не провожай меня, Федя. Лучше из окна мне помаши!
Профессор Крюков вернулся в купе и сел к окну. Краем уха он услышал, как его любимая жена говорит в коридоре проводнику:
— Товарищ проводник, тут в пятом купе едет профессор Крюков, вы уж проследите, чтоб он ни в чем не нуждался, а то эти профессора — они ж, как маленькие дети!
— Отчего ж не проследить, прослежу, — прогудел добродушный голос проводника.
Наконец, Люся появилась на перроне перед окном, и в этот момент поезд дернулся, перрон пополз мимо окна. Поехали!
Профессор Крюков прижался губами к стеклу и долго махал идущей рядом с поездом жене. Поезд набрал скорость, перрон кончился, а профессор все махал и махал...
Блондинка
В коридоре кто-то громко высморкался, и профессор проснулся. Надо же, подумал он, задремать успел!
Дверь опять отворилась и вошел проводник с той самой блондинкой в фиолетовых лосинах.
— До Тулы в этом купе три места свободны, — сказал он. — Здесь посидишь. Я думаю, профессор не против?
— Ну что вы! — воскликнул Крюков. — Совсем наоборот. Очень рад!
— Ну и отлично, — проводник вышел, а девушка плюхнулась на сидение напротив Крюкова. Профессор недавно читал роман Чейза, так там была такая же блондинка — длинноногая, голубоглазая, с яркими красными губками и тугими полушариями, выглядывающими из глубокого выреза блузки... Профессор спохватился и отвел взгляд.
— Вы чего, настоящий профессор? — с любопытством поинтересовалась блондинка.
— Настоящий, — с гордостью сказал Крюков.
— Меня зовут Настя, — девушка протянула руку. — А вас?
— Федор Иванович Крюков, — представился профессор.
— Федя, значит, — кивнула Настя и спохватилась. — А ничего, если мы будем общаться так по имени и на «ты»?
— Ничего, — улыбнулся профессор. Непосредственность девушки ему нравилась.
— Федя Крюков — это почти как Фредди Крюгер! Можно я тебя буду Фредди называть?
— На здоровье.
— Вот и отлично! — решила блондинка и, достав красивую пудреницу, начала прихорашиваться перед зеркальцем. — А где ты работаешь?
— Преподаю в институте...
— А я учусь в ПТУ. Буду оператором.
— Оператором ЭВМ?
— Нет! Оператором машинного доения.
— Тоже интересная работа.
— Как же, интересная! — рассмеялась девушка. — Дерьмо, а не работа! А куда едешь?
— В Крым. По путевке.
— Везет! — Настя с завистью прищелкнула языком. — Я уже сто лет не была на море!
В коридоре зашумели голоса, что-то хлопнуло, как пробка от «Шампанского», дверь распахнулась, и в купе просунулись сразу три мужских головы, по виду — студенческие.
— О! Вот она! Красавица, пошли к нам в купе! — хором воскликнули студенты. — У нас «Шампанское»!
— Пойдем? — предложила Настя профессору.
— Да нет, — Крюков покачал головой. — Вы идите, а я уж тут... Ваше дело молодое!
— До свидания, — блондинка помахала ручкой и, подхваченная молодыми людьми, со смехом удалилась.
Профессор вздохнул. Хорошая девушка, подумалось ему. Немножко вульгарная, но хорошая. Эх, быть хотя бы лет на двадцать моложе, разве бы он ее отпустил к этим студентам?
Профессор Крюков глянул в окно. Поезд ехал по лесу. Проносящиеся мимо деревья усыпляли. И профессор снова задремал.
Летающая тарелка
Звон разбитого стекла разбудил его. Профессор встряхнулся и оторопело уставился на стол. Помигивая огоньками, на столе стояла маленькая летающая тарелка. У тарелки откинулся кусок боковой стены, и оттуда вылезли трое гуманоидов, каждый размером с мизинец, розового цвета в зеленых комбинезонах.
— О! — воскликнул один, узрев Крюкова. — Абориген!
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался удивленный профессор.
— Привет, — отозвались инопланетяне. — Просим прощения, у нас вынужденная посадка.
— Откуда прилетели? — поинтересовался Федор Иванович.
— Издалека, — пропищал один, рассматривая корпус тарелки. — Черт! Антенна отломалась!
— Вы что же, по-русски разговариваете?
— Нет, разговариваем мы по-своему, — пояснил пришелец, — но наши слова при помощи специального приборчика транслируются в ваш мозг, и вы нас понимаете. Ну-ка, ребята, за работу, — скомандовал он своим приятелям.
Инопланетяне резво отвинтили сломанную антенну, вытащили из тарелки запасную и привинтили ее на нужное место.
— Интересно, — сказал Крюков. — А мои слова, значит, тоже транслируются в ваш мозг?
— Логично рассуждаешь, землянин, — похвалил пришелец. — Прям как профессор. О, да мы тут стекло расколотили! Ребята, ну-ка, заменить!
Ребята снова сбегали в тарелку, вынесли из нее странный агрегат, похожий на пушку, установили его напротив разбитого стекла. Тонкий луч, направленный на стекло, быстро запаял дырку, и стекло стало, как новое.
— Классно работаете! — восхитился профессор. — А что привело вас на нашу планету?
— Работа такая, — пришелец помог своим товарищам убрать пушку и помахал Крюкову. — Прощай, землянин!
— Эй, подождите! — воскликнул профессор. — У нас же контакт, нам же пообщаться надо, знаниями обменяться!
— Некогда, приятель, — отозвался инопланетянин и закрыл люк.
Тарелка бесшумно приподнялась над столом и рванула на воздух, снова разбив стекло.
— Стекло! — закричал Крюков и проснулся.
Доктор
Поезд стоял. За окном по пыльной платформе бегали деловитые старушки, предлагая путешественникам вареную картошку, соленые огурцы и черешню. Профессор вышел в коридор и спросил у стоящего напротив окна мужчины в очках:
— Что за станция?
— Тула, — вяло отозвался очкарик.
По коридору, толкая стоящих у окон пассажиров, к пятому купе пробрался бритый под бобрика гражданин, одной рукой тащивший за собой еще одного гражданина, другой — небольшой чемоданчик.
— Это пятое купе? — поинтересовался новый пассажир у Крюкова.
— Пятое, — кивнул Федор Иванович.
— Мы здесь, — заявил гражданин своему приятелю и, войдя в купе, кинул чемоданчик на полку. — Садись, Суворов.
Профессор Крюков тоже зашел в купе и сел напротив.
— Самойлов, — представился гражданин, протянув руку. — Вася.
— Крюков Федор, — профессор пожал руку.
— Вот и познакомились, — весело воскликнул Самойлов и потянулся за своим чемоданчиком. — А у нас с собой было...
Он покопался в чемоданных внутренностях и вытащил литровую бутылку.
— Спирт пьешь?
Профессор пожал плечами.
— Все пьют, — утвердительно сказал Вася. — Ты не боись, спирт чистый, медицинский. Сам наливал! Я вообще-то доктор. Эх, закуски маловато...
Вслед за бутылкой Самойлов вытащил кусок вареной колбасы, завернутый в бумагу, еще дымящуюся картошку, видимо купленную на перроне, соленые огурцы и три зеленых яблока.
— Закуска у меня есть, — профессор потянулся к сумке, в которую хозяйственная Люся уложила еду, как она выразилась, «на тебя и на того парня».
— Грамотно! — обрадовался доктор. — Жареная курица под спирт — это первое дело! Надо у проводника пару стаканов стрельнуть!
— Почему не три? — спросил профессор, указывая на приятеля Самойлова.
— Суворов спирт не употребляет. Правда, Суворов?
Суворов мрачно взглянул на Самойлова и не ответил. Вася засмеялся и убежал к проводнику.
— Вы не потомок Александра Васильевича?
— Какого еще Васильевича? — хмуро спросил Суворов.
— Суворова. Который через Альпы переходил.
— Нет, не потомок. И фамилия моя не Суворов, а Багратион. Это дурак Самойлов меня с кем-то спутал.
— Багратион? — удивился Крюков. — Значит, вы потомок того самого Багратиона?
— Я сам тот самый Багратион.
Вернулся со стаканами Вася Самойлов.
— Ну, вот, — он взял бутылку и, отвинтив пробку, налил по полстакана себе и Крюкову. — За знакомство!
Спирт обжег горло. У профессора перехватило дыхание, и он замер с раскрытым ртом.
— Закуси, — доктор протянул Крюкову огурец. — Да ты, братец, совсем не умеешь спирт пить! Где-то тут был компот, на, запей!
Профессор запил компотом, закусил огурцом. Внутри желудка полыхал огонь.
— Это по первому разу всегда так, — объяснил Самойлов. — Вторая легче пойдет. Надо сначала выдохнуть, потом выпить, а затем вдохнуть! И сразу закусить.
— Ну и ну! — протянул Крюков. — Никогда раньше спирт не пил.
— Век живи, век учись. Ты кем работаешь?
— Я — профессор.
— Что, настоящий?
— А что, не похож?
— Ну, почему, похож. Был у нас один профессор. Голова у него была замечательная. Как куриное яйцо! И фамилия подходящая — Яйцев! Суворов, помнишь Яйцева?
— Я — не Суворов! — огрызнулся Багратион и полез на верхнюю полку. — Не приставай ко мне, ты, быдло!
— Ругается! — весело рассмеялся Самойлов и снова взялся за бутылку. — Ну, между первой и второй перерывчик небольшой!
— Я, наверно, больше не буду... — попытался отказаться профессор, но доктор отодвинул его руку.
— Я, как врач, прописываю! Когда одну выпьешь — это плохо, надо как минимум две!
— А почему вы своего приятеля Суворовым дразните? — спросил профессор.
— Я дразню? — удивился доктор. — Да вы что?
— Ну, его же фамилия Багратион...
— Товарищ Самойлов, — свесился с верхней полки Багратион. — Оградите меня, пожалуйста, от издевательств этого гражданина. То он меня Суворовым называет, то Багратионом, того и смотри Кутузовым назовет! А я не Кутузов! — он помахал пальцем перед профессорским носом. — Слышите, вы!
— Хорошо, — согласился Самойлов. — Кто ты сегодня?
— Я — король Франции Людовик-XIII. Если кто меня будет оскорблять, прикажу своим мушкетерам его повесить! Понятно?
— Так точно, Ваше Величество! — отрапортовал Самойлов и подмигнул профессору. — Да ты не волнуйся, он не буйный. Давай!
И они опрокинули еще по полстакана. Действительно, вторая порция пошла легче.
— Он что, сумасшедший? — шепотом спросил Крюков.
— Ну да, — обгладывая куриную ножку, сказал Самойлов. — Полный козел! Причем ладно бы был кем-то одним, допустим Наполеоном, так нет, он каждые полчаса меняет свое амплуа. Сейчас он Людовик-XIII, а через час будет каким-нибудь д'Артаньяном.
— И что же, вы с этим психом так и путешествуете? Его же изолировать надо?
— Так он по национальности — хохол. Как Украина от России отделилась, главврач постановил, всех хохлов — на фиг, пусть их хохлы и кормят! Вот я его и везу в Харьков.
— А почему так, в обычном поезде? Надо же, наверно, как-нибудь в спецмашине или еще как?
— Надо-то, надо, а денег-то нет! Вот и возит Вася Самойлов разных психов. Недавно киргиза вез в ихний Кыргызстан, а он себя Лениным считал. Не хочу, говорит, в Кыргызстан, хочу в Цюрих! Губа не дура, а! Я бы тоже не отказался в Цюрих съездить. Еще по одной?
Третий стакан прошел совсем легко. У профессора загудело в голове, купе подернулось легким туманом. Доктор, доедая курицу, рассуждал:
— Был у нас один психованный философ, так он вывел, что задница — это почти одна шестая часть человеческого тела. А, как известно, Советский Союз — это одна шестая часть земной поверхности. Следовательно, наша страна — задница Земли, и живем мы все в заднице! Еще по одной, профессор?
— Еще по одной, — с трудом выговаривая слова, согласился Крюков.
Они выпили еще по одной. Туман вокруг головы профессора сгустился, и Крюков уснул.
Багратион
Он очнулся оттого, что над ним кто-то стоял. Это был Багратион или, вернее, Его Величество Людовик-XIII. Крюков пару раз моргнул, помотал головой, полагая, что после спирта голова должна страшно болеть. Ан нет, голова была свежей, как после бани.
— Ваше Величество, — пробормотал профессор бывшему Багратиону.
Тот оглянулся назад и сообщил профессору:
— Тут никого нет. Никаких Величеств.
Крюков сел.
— А вы кем сейчас будете?
— Я? — почему-то смутился Багратион. — Меня зовут Катя.
— Что вы говорите? — удивился профессор. — Вы — женщина?
— Да, — вяло согласился больной. — Я — любовница царя Петра.
— Это очень интересно, — согласился Крюков, вспомнив, что возражать психам опасно, — а сам царь Петр едет в соседнем купе!
— Правда? — недоверчиво спросил псих.
— Вот те крест!
— Он меня ждет, наверно?
— Конечно, ждет!
— И я к нему схожу?
— Конечно, сходи!
Багратион встал и подошел к двери. Постояв немного у зеркала, он обернулся и доверительно сообщил Крюкову:
— Знаешь, Алексашка, а ведь я его совсем не люблю!
И вышел. Крюков замер, ожидая скандала из соседнего купе, но все было тихо. Странно, подумал Крюков. Тут дверь растворилась и в купе властно вошел Петр-I. Усевшись напротив профессора, царь строго спросил:
— Крюков, где моя Катька?
— Вышла, Ваше Величество, — заробел Крюков. — К вам, в соседнее купе.
— Видать, перепутала, — добродушно молвил царь, налив себе полный стакан. — Я слева, а она, должно, в правое купе зашла.
И царь опрокинул стакан в свой большой рот, занюхал рукавом, встал, наклонился и смачно поцеловал профессора в губы. От царя пахло перегаром и махоркой.
— Люблю! — сказал царь. — Заходи к нам купе, министром будешь!
И Петр вышел.
С ума можно сойти, подумал профессор и проснулся.
Украинцы
В купе сидели незнакомые Крюкову люди. Толстый мужчина с длинными усами сидел за столом в синем спортивном костюме и резал на газете сало. Такая же толстая женщина деловито распихивала по всем углам многочисленные тюки. Толстый мальчик с глупым лицом сидел на верхней полке и болтал ногами в грязных носках.
Профессор закряхтел и приподнялся на локте.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Здоровеньки булы, — громогласно объявил толстяк.
— А что, Харьков уже проехали?
— А як же! — толстяк глянул на женщину. — Слышь, Оксана, шо этот москаль гутарит? Если мы Харькив не проехали, как бы мы тут с тобой оказались, раз мы в Харькове сели?
И украинец весело заржал.
У профессора дико болела голова.
— А доктор тут ехал, он что, уже сошел?
— А як же! Если б он не сошел, как бы мы сюда сели?
Профессор встал, задев за ноги сидящего на верхней полке мальчика.
— Мальчик, ты бы ноги убрал, а то пройти невозможно.
Мальчик неохотно поднял левую ногу, но его отец тотчас закричал:
— Мыкола! Сиди! Твое место! Уплочено!
Профессор Крюков покачал головой и вышел из купе. Закрыв за собой дверь, он услышал:
— Слышь, Оксана, этот кацап нам будет указывать, как сидеть? Ну, повезло с попутчиком!
Да, подумал Федор Иванович, повезло!
И профессор пошел в туалет. Окно в туалете было разбито, за окном мелькали поля. Вечерело.
Помыв руки, Крюков заглянул к проводнику. Тот играл в карты с другим проводником. Игра велась на щелбаны, выигравший звонко отбивал нужное количество на лбу проигравшего.
— Скажите пожалуйста, а чайку нельзя попить?
— Так ведь пили уже в восемь часов? Проспал что ли?
— Проспал, — признал Крюков.
— Бак вроде горячий, — смилостивился проводник. — Вот, возьми стакан, профессор.
— А можно я здесь попью? А то там в купе такая веселая семейка...
— Хохлы что ли? Толстые такие?
— Они.
— Садись, пей, — разрешил проводник и подкрутил ус. — Эти хохлы и меня достали. При посадке забили весь тамбур своими тюками, никому проходу не давали, да за постель заплатили своими купонами вонючими. И какая радость у них была по этому поводу! Сэкономили несколько рублей, и счастливы, словно нашли чемодан с валютой! Жалко, мест свободных нет, я бы тебя пересадил.
— Да ладно, — смутился профессор. — Ничего страшного...
— Да, ночь перекантуешься, а завтра утром уже приедем.
— Спасибо вам, — сказал Крюков, допив чай.
— Не за что.
Профессор дошел до своего купе и немного постоял в коридоре. Из купе доносилось громкое ржание. Наконец, профессор решился и вошел. И от неожиданности онемел. Все его вещи были перекинуты на верхнюю полку, а на его месте лежала толстая Оксана. Увидев изумленного Крюкова, она лениво потянулась и объяснила:
— Мы решили вас попросить поменяться местами, а то я не могу на верхней полке.
— Попросить? — переспросил профессор. — По-моему, вы сначала поменялись, а потом решили попросить! И почему бы вам не поменяться с вашим мужем?
— У меня комплекция, — пояснил муж, пожирая большой бутерброд с салом, причем кусок сала был толще, чем кусок хлеба. — Я с верхней полки могу упасть!
— Вот, — Оксана показала на его пузо, как бы призывая это пузо в свидетели.
— Интересно, — столкнувшись с неприкрытым хамством, профессор Крюков обрел свое хладнокровие. — А почему из-за этого я должен страдать?
— Чего страдать-то? — пожал плечами украинец. — Всего ночь поспать на верхней полке, и все!
— Попрошу освободить мое место, — лекторским тоном скомандовал профессор.
— Как это освободить? — не поняла женщина. — Я же уже почти сплю.
— Это меня не касается.
— Грицко! Он меня прогоняет!
— А кого это касается? — доев свое сало, Грицко встал и прижал профессора к двери.
— Ах, вы так! — сказал Крюков и, выскочив из купе, побежал за проводником.
— Товарищ проводник! Мои соседи по купе заняли мое место и не желают освобождать!
— Сейчас! — сказал проводник и добил оставшиеся щелбаны. — Пошли, разберемся!
Они прошли в купе профессора. Оксана уже отвернулась к стене и громким храпом изображала, что спит.
— Что тут такое? — рявкнул проводник и подошел к Оксане. — Эй, толстуха, ну-ка, встать! Сейчас же освободить место для профессора!
— Я не могу спать на верхней полке, — заныла Оксана.
— Тогда спи под нижней, — разрешил проводник.
— Ладно, Оксана! — сказал ее муж. — С этими проклятыми москалями лучше не спорить, они — такие националисты!
Со стонами Оксана залезла на верхнюю полку, скинув вещи Крюкова на пол, и громко заявила своему сынишке:
— Видишь, Мыкола, какие москали сволочи! Хуже жидов!
— Вижу, мама, — отвечал маленький Микола.
— У вас есть свой харьковский поезд, — заявил проводник. — Купили бы билеты на него и ехали бы на тех полках, какие ваша душа пожелает! И чтоб профессора не трогать! Если он мне пожалуется, ссажу с поезда на фиг!
— Нацист! — пискнула сверху Оксана.
Грицко вытер жирные руки о штаны.
— Все русские — великодержавные шовинисты! — объявил он.
— Что ж, — сказал проводник, — великая держава может позволить себе даже шовинизм! Ложитесь, товарищ профессор.
Крюков лег и отвернулся к стене. В вагоне тут же погас свет. Хохлы еще минут двадцать что- то недовольно бурчали, а потом захрапели на три голоса.
Призрак поезда
Украинский храп долго не давал профессору уснуть. Он ворочался, иногда даже уже погружался в сон, но очередное громкое хрюканье будило его. Наконец, он не вытерпел и вышел в пустой коридор.
Крюков постоял немного у темного окна, глядя на далекие огни, похожие на созвездия. Затем он неторопливо прошелся по коридору, вышел в тамбур, постоял там, слушая, как стучат колеса. Поезд мчался в ночь.
— Не спится?
Крюков оглянулся, но никого не увидел. Послышалось?
— Здесь кто-то есть?
— Есть, — эхом ответил чей-то голос.
— А кто?
В тамбуре медленно сформировался туманный человек в старинном фраке и цилиндре. Сквозь него была видна противоположная стена. В руке человек держал изящную тросточку.
— Я, — сказал он просто. — Призрак поезда.
— Призрак? — покачал головой профессор. — Это, наверно, опять мой сон.
— Почему вы так решили? — заинтересовался призрак.
— Ну, во-первых, призраков не бывает. Во-вторых, призраки бывают в старинных замках, а не в поездах. И, в-третьих...
— В-третьих, — мягко сказал призрак, — и первое и второе отпадают, поскольку я есть. А кроме того, какая вам разница, существую я на самом деле или нет? Вам не спится, я тоже никогда не сплю, поговорим?
— Поговорим, — согласился профессор. — Значит, вы — призрак поезда. И что, в каждом поезде есть свой призрак?
— Не в каждом, — ответил призрак. — А вы садитесь!
Из тумана сформировались два кресла и столик с дымящимися чашечками кофе. Профессор и призрак сели. Кофе был великолепный.
— Очень вкусно, — похвалил Крюков, отпивая глоток.
— Благодарю, — наклонил голову призрак. — Мой фирменный рецепт. Приятно поговорить с интеллигентным человеком. Знаете, в тамбур все больше выходят покурить, плюются тут, кидают окурки, а в вагон мне, сами понимаете, заходить не с руки...
— Тяжелая у вас жизнь, — признал профессор.
— Да уж...
Они тихо-мирно посидели, допили кофе, затем профессор откланялся и пошел спать, хотя ему и так казалось, что он спит.
Проводник
Федор Иванович вошел из тамбура в вагон и наткнулся на проводника. Тот задумчиво стоял в проходе, уткнувшись носом в оконное стекло, курил прямо в вагоне.
— А, профессор! Что, хохлы спать не дают?
— Да нет, просто бессонница.
— Если будут буянить, зови, помогу.
— Да ничего, до утра недолго осталось, а утром уже приедем.
— Это точно, — вздохнул проводник. — Черт, скучно-то как! Водки хочешь?
— Собственно... — замялся профессор и подумал: а почему бы и нет? — Хочу!
— Пошли.
Проводник и профессор вошли в купе проводника. На столике стояла початая бутылка «Столичной», открытые консервы. Проводник достал два стакана, желтых от чая, со стуком водрузил их на стол и налил до краев.
— Тебя как зовут, профессор?
— Федор Иванович. Федя.
— А меня Коля. Выпьем, друг Федя!
— Выпьем, друг Коля!
Они опрокинули стаканы. Помахивая передо ртом рукой, Коля протянул Крюкову вилку с наколотой шпротиной, профессор закусил.
— Хорошо пошла! — одобрил проводник. — Эх! Хорошо тебе, Федя! В Крыму будешь на солнышке греться. А мне назад, в Москву... Хорошо быть профессором, а?
— Ну, у вас тоже, наверно, профессия интересная. Путешествуете по всей стране. Много видите.
— Что я вижу? Вагон этот вонючий, два сортира, титан, да пассажиры-ублюдки.
— Ну, так уж и ублюдки, — смутился профессор.
— Не все, конечно, — согласился Коля, — но большинство. Возьми, к примеру, своих соседей. Разве это нормальные люди?
— Нет, — согласился Крюков.
— Националисты, — убежденно сказал проводник. — Петлюровцы. Они же нас просто ненавидят. Дай им волю, всех русских к стенке поставят.
— Странно, — заметил профессор. — И откуда это появилось в людях? Ведь вроде все свои, славяне, ан нет! Надо обязательно поделиться на хохлов и москалей...
— Кто тебе сказал, что мы для них свои? — спросил Коля. — Ты извини, профессор, но я езжу на поезде вот уже несколько лет, такого нагляделся! Эти славяне-хохлы хуже фашистов!
— Но на войне мы с ними сидели в одном окопе и были братьями, защищали одну Родину!
— Так то при Сталине! Под дулами пулеметов НКВД!
— Вы хотите сказать, что для интернационализма необходимо держать народы под прицелом?
— Ничего я не хочу! — отмахнулся Коля. — Дурацкий у нас разговор!
— Все-таки странно, — профессор задумчиво поскреб подбородок, на котором уже появилась жесткая щетина.
— Да черт с ними! Давай еще по одной!
— Давай.
Проводник разлил поровну остатки водки. За окном мелькали огоньки какого-то городка.
— Вздрогнем, как в подъезде!
Они выпили, закусили.
— Знаешь, — проводник подпер щеку рукой, — я ведь раньше студентом был. Учился себе в институте, а тут как раз закон вышел, чтоб студентов в армию забирать. Вот и забрили. А после двух лет армейского дубизма голова стала не та, учиться уже не хотелось, вот и стал проводником.
Дверь приоткрылась, и появилась миловидная пухлая брюнеточка-проводница в форме.
— Колька! Пошли к нам в вагон! Нам грузин один трехлитровую банку чачи презентовал!
— Пошли? — спросил проводник у Крюкова.
— Да нет, вы уж извините, — Федор Иванович развел руками. — У вас там молодежь, а я... Да и хватит мне на сегодня. Я вообще-то не пьющий.
— Не пьющих не бывает, — рассудительно сказала проводница. — На халяву все пьют.
— Завтра рано вставать. Я, пожалуй, пойду спать, — профессор встал и вышел в коридор. — Спасибо, Коля, за угощение.
— Да не за что!
Они пожали друг другу руки, и Коля, заперев свое купе, ушел с девушкой в соседний вагон.
Сердитый кролик
Профессор Крюков быстро заснул, и ему приснился кролик. Кролик был ушаст, по-серому красив, красен глазами и, наверное, умен. Он сидел на столе, болтал ножками и круглоглазо смотрел на профессора.
— Добрый вечер, — поздоровался кролик. Уж по крайней мере вежливым он был, это точно.
— Вернее, доброй ночи, — весело сказал профессор: он любил приятные, сказочные сны. Они напоминали ему детство.
— Мудрое замечание, — похвалил кролик. — По мудрым замечаниям видно мудрого человека. Извините, вы кто будете по профессии?
— Я... — почему-то смутился Крюков. — Профессор.
— А в какой области?
— В литературной.
— Литератор, значит, — кролик посопел. — Не очень я жалую вашего брата.
— Что так?
— Пишете про кроликов всякую ерунду, потом читаешь и краснеешь, как рак.
— Это какую же ерунду?
— Вы же профессор! — воскликнул кролик, блестя глазами. — Возьмите, к примеру, «Алису в стране чудес» или там «Вини-пуха»...
— Ну, «Вини-пух», допустим, больше про медведей, — добродушно возразил профессор. Разговор с начитанным кроликом доставлял ему огромное наслаждение.
— Вот, вот! Ясное дело! — сердито закричал кролик своим тоненьким голоском. — Понапишут, выставят нас, кроликов, в дурацком виде, а потом еще говорят, что не про кроликов!
— Извините, — потупился профессор, как будто это он написал «Вини-пуха». — Я лично про вас ни разу не писал. Да и что в этом плохого? Есть книжки про кроликов, есть про медведей. Я недавно даже про ежиков книжку читал. Разные бывают книжки...
— Ну, знаете! — возмущению кролика не было предела. — Так можно много до чего договориться! Кролики-то в чем виноваты? Раз ты человек, то и пиши про своих, так нет, надо им про нас писать! Выставляют нас на всеобщее посмешище!
— Позвольте...
— Не позволю! — раздухарился кролик. — Я, может, тоже книжку напишу, и будет у меня там главный герой — человек. Вы, например. Вам будет приятно?
— Напишите, — разрешил Крюков. — Если книжка будет хорошо написана, с большим интересом почитаю!
— Да? — кролик с сомнением глянул на Крюкова. — Честно?
— Честное профессорское.
— Ну, тогда я пошел. Некогда мне тут с вами прохлаждаться. Книжку надо писать! У вас часом морковки не завалялось?
— Нет. Яблоко вот есть.
— Давайте! — кролик ухватился за яблоко двумя лапами, с хрустом откусил и с забитым ртом проговорил, — Спасибо.
— Не за что! Заходите еще.
— Непременно. Занесу книжку почитать. Как напишу, так сразу и занесу!
И кролик, откусив еще кусок яблока, растворился в воздухе.
Симферополь
Утром сонный проводник Коля с красными, как у кролика, глазами, разбудил всех за час до прибытия в Симферополь.
Не обращая внимания на неприятные взгляды своих соседей по купе, профессор Крюков собрал белье, сдал его проводнику и сел у окна смотреть на степь. А через час поезд приехал в Симферополь. Профессор вышел из вагона, сердечно попрощался с Колей, полной грудью вдохнул крымский воздух, и пошел навстречу солнцу, морю и приятному отдыху...