Положение русскоязычного населения в Эстонии нельзя рассматривать в отрыве от общего исторического контекста, сложившегося в стране и государстве. Контекст этот представляет собой многослойный "пирог", венчают который "взбитые сливки" — элита общества, политики, экономисты, финансисты, деятели культуры и даже топ-модели, определяющие внешнюю политику государства и представляющие его на международной арене.

Следующий слой — политический, что-то вроде пористого черствого бисквита, отделяющего элиту от влажной прослойки национальной интеллигенции. Все это покоится на довольно мрачном, изначально криминализированном экономическом основании, верхние слои которого, представляющие легальное предпринимательство, уходят своими корнями глубоко в теневую экономику и одновременно прорастают зеленой порослью коррупции в черствый бисквит текущей политики.

Экономическая основа (песочное тесто!) при всей своей мрачности, твердых иностранных включениях, глубоких корнях и гибкой "зеленой" кроне остается достаточно рыхлой и подвижной. Лишь некоторую устойчивость сооружению придают плечи и спины народа Эстонии, причем без деления на граждан и не граждан. На чем же тогда держится все это странное сооружение?

далее...


Ответ на этот вопрос нужно искать в нашей общей истории. Исторически и фактически эти земли были последним прибежищем язычников в Северо-Восточной Европе, потому и стали последним крупным объектом католической миссионерской деятельности в Европе. В то время как христианство в форме католицизма пришло на эти земли с огнем и мечом, с Востока началось мирное проникновение православия, миссионерский подвиг которого заключался не в кровавом крещении, а в ежедневном личном примере.

Местное язычество не смирилось с насильственным крещением, и католицизм до начала XVI века продолжал оставаться в народном сознании религией чужеземных завоевателей. Именно поэтому лютеранство здесь было воспринято не как религиозная доктрина, а как эффективный метод в борьбе с католицизмом. Следует признать, что лютеранство на языческой почве сумело пустить более глубокие корни, чем католицизм. Спустя два столетия местные лютеране столкнулись с новой христианской ересью, которую поначалу воспринимали как родственную для себя.

В 1734 году в Прибалтику прибыли гернгутеры (Моравские братья). В 1736 году в Латвию и Эстонию приехал покровитель секты гернгутеров граф Цинцендорф. Он лично проповедовал в Риге в Домском соборе и в Ревеле в церкви Олевисте. Графу Цинцендорфу эстонцы обязаны тем, что при его содействии в 1739 году была впервые издана полная Библия на эстонском языке. Началось пробуждение общественного сознания эстонцев. В деревнях возникали сектантские общины, эстонцы учились читать, писать и проповедовать. Влияние гернгутеров на нравственность эстонского народа было настолько сильным, что это вызвало ответную реакцию лютеранской церкви, и пришлые проповедники подверглись преследованиям. Такова история. В настоящее время гернгутеры входят в состав Всемирного Совета церквей и являются в нем наряду с лютеранами влиятельной силой.

Почти одновременно с гернгутерами в Эстляндию из России проникло возникшее на рубеже XVII и XVIII веков хлыстовство. Хлыстовство последовательно отрицает семью, собственность, официальную церковь и государство. Хлыстовскими пророками всегда были яркие личности — народные трибуны и энергичные лидеры. Хлыстовство (христовщина) формально возникло в середине XVII века как реакция на церковный раскол. Его основателем был Данила Филиппович по прозвищу "Саваоф".

Саваоф свез на телеге старые и новые, т.е. исправленные при Никоне, церковные книги на берег Оки, свалил в воду и произнес историческое: "Таперича не читать надо, а трястись". (Кстати, наши певческие праздники с плясками (трясками) на историческом месте ожидания Белого корабля пророка Мальтсвета — чем не хлыстовское радение?) Сила хлыстовства в его тайной — в отличие от гернгутеров — организации. Хлыстовство соблазняется божественностью человека, молитва подменяется радением, таинство — экстазом, религия — мистикой.

При этом в хлыстовской ереси есть некоторое сходство с ересью гернгутеров, например, в желании активно переустроить мир. Хлысты ищут радости и блаженства на земле, в собственном теле, которое не должно мешать радости духа. Главным способом освобождения от телесного плена для общины хлыстов (корабля) является коллективный экстаз. Гернгутеры же видят путь к спасению во внешнем благочестии и сосредотачивают все свое внимание на нравственно-практической стороне христианства. Общим является строгий — авторитарный и тоталитарный — контроль за поведением членов общины.

При этом гернгутеры допускают формальное участие членов общины в любой из реформатских церквей. Известен курьезный случай, когда в Эстляндии гернгутерский проповедник Иоанн Колон, подвергшийся преследованиям со стороны лютеранских священников, вместе со всей своей общиной перешел в православие и даже получил священство, но убеждений своих не переменил. Точно так же и для хлыста формальное участие в любой из официальных церквей является естественным способом маскировки от непосвященных.

Современная политическая сфера в стране представлена тремя равновеликими силами: лютеранами, гернгутерами и хлыстами. Никто из них в отдельности не в состоянии доминировать над всеми остальными. Лютеране представлены крайними националистическими партиями Isamaaliit и Res Publica, гернгутеры суть реформисты и народники. Хлыстовская составляющая — это центристы. Лютеране и гернгутеры по своей природе — западные прагматики и рационалисты, хлысты — восточные религиозные мистики. Именно по этим причинам любые политические коалиции в стране создаются не по принципу общности политических и экономических интересов, а по принципу недопущения во власть хлыстов. Год за годом лютеране и гернгутеры, имеющие различные экономические и политические взгляды, вынуждены объединяться с единственной целью: вытеснить из власти хлыстов.

При таком раскладе появление четвертой силы, которой могли бы стать русские, ориентированные на православие, для лютеран и гернгутеров представляется крайне нежелательным. Они боятся союза хлыстов и православных. Но, с другой стороны, именно в русских каждый из них видит свой политический резерв. Если с националистами-лютеранами еще можно было бы договориться о "почетных" условиях капитуляции русской общины, то с националистами-гернгутерами этот номер, кажется, что не пройдет.

Весьма характерен пример c инспирированной Isamaaliit Русско-Балтийской партией Сергея Иванова. Балторуссам дозволялось присутствовать в стране и в политике в качестве третьестепенного (вынужденного) партнера. Гернгутеры ликвидировали партнерство на корню, растворив остатки балторуссов вместе с Сергеем Ивановым в Партии реформ. Именно от них исходит курс на прекращение воспроизводства в Эстонии оригинальной русской этничности.

Обратите внимание на взаимные упреки центристов и реформистов в авториторизме укладов партийной жизни. Хлысты как тайная секта могут выжить только в условиях строжайшей дисциплины и беспрекословного подчинения своему "Христу" и "Деве Марии". Это способ их существования. Для гернгутеров важнее всего внешнее благочестие, добровольное подчинение правилам общины. Руководители общины с таким же рвением следят за соблюдением благочестия, как хлыстовский "Христос" за своим кораблем. Для рядового партийца нет особенной разницы в том, кто устанавливает его политическую несвободу — лидер-тиран или партийные олигархи.

Полтора десятилетия русская община в Эстонии лишена возможности на равных вести диалог с государством. Эти годы мы прожили под лозунгом "Выслушайте нас, ради Бога!". Изо всех сил мы пытались сначала доказать, что мы тоже люди и право имеем, потом очертя голову кинулись доказывать свою лояльность государству и интегрироваться в общество. Этого оказалось мало, и теперь мы должны в обмен на позволение существовать отказаться от воспроизводства русской этничности. Во имя чего? Может быть, во имя разрешения исторического спора между гернгутерами и хлыстами?

Образно говоря, если при Сталине нас принуждали сидеть, то коалиция из двух "R" (Res Publica + Reformierkond, Rahva liit + Res Publica или общий Rahva Rinne — это как вам будет угодно) положила нас вниз лицом. В положении лежа принцип состязательности гражданского процесса на нас не распространяется. Диалог и доказательства исключены.

Сталин разделил население Эстонии на депортированных и не депортированных, но при этом за всеми ними сохранил гражданство СССР. Зачем, спросите вы? Хотя бы затем, чтобы иметь юридическое право распоряжаться их местом жительства и пропиской. Отличие от эстонской демократии только в том, что наше государство в тех же самых целях гражданства нас лишило. За что, спросите вы? А ни за что! Было бы за что, то и разговор с нами был бы совсем иной. Посему хватит "доказательств". Пришла пора изменить способ отношений с государством. Для этого мы должны понудить государство внятно ответить на один-единственный вопрос: а что, собственно говоря, вы собираетесь с нами делать?

Понимаю, что любой ответ на этот вопрос, претендующий на ответственность (простите за невольный каламбур), для государства — в его сегодняшних реалиях борьбы за власть между потомками религиозных сектантов — абсолютно не приемлем. Однако это еще не означает, что его нельзя перед государством ставить. Если нас желают интегрировать, то как: натурализовывать по тысяче человек в год сто двадцать лет подряд или гораздо быстрее? Если от нас хотят избавиться навсегда, то как и в какие сроки? В любом случае, желательна определенность.

Михаил Петров,
Русский институт