Судебный процесс по обвинению ветерана войны Героя Советского Союза 88-летнего Арнольда Мери в геноциде мирного населения начнется 20 мая в городе Кярдла на острове Хийумаа, сообщила пресс-служба Пярнуского уездного суда.

В связи с большим количеством участников процесса (по данным прокуратуры свидетельские показания дадут почти 80 человек), рассмотрение дела будет проходить в зале городского дома культуры, а не в здании суда, сообщает РИА Новости.






В середине августа прошлого года прокуратура направила в суд уголовное дело, в рамках которого Мери обвиняется в геноциде мирного населения.

Согласно обвинению, в 1949 году Арнольд Мери принимал участие в подготовке мартовских депортаций, а также "руководил и контролировал проведение депортаций на острове Хийумаа". 25 марта 1949 года на Хийумаа советские власти задержали 251 человека из числа гражданских жителей, которые 26 марта были отправлены в порт Палдиски, а затем на принудительное пожизненное поселение в Сибирь.


За что судят

Из интервью с А. Мери:

- Я был направлен на остров Хийумаа для проверки законности действий госбезопасности при осуществлении этой операции. Такие уполномоченные направлялись во все уезды. Инструктировал нас лично первый секретарь ЦК компартии Эстонии Николай Каротамм. И главное внимание его было обращено на то, что мы были обязаны провести документальную проверку обоснованности включения людей в число кулаков. Причем он прямо говорил: «Не забывайте, что речь идет о сельской местности, где широко развита не только взаимопомощь между соседями, но и меж-соседская злоба. Поэтому вы должны все проверить». Ни в каких решениях о проведении высылок не было предусмотрено направления уполномоченных. Просто лично Каротамм придерживался тезиса, что деятельность госбезопасности должна проходить под строгим контролем партийной организации. Мы должны были действовать на пару с первым секретарем укома партии острова Хийумаа Йоханнесом Ундуском. Я приехал и говорю: вызывай документы из госбезопасности, на основании чего люди включены в список на высылку? Тот позвонил, ему сказали, что еще не все готово. Вечером повторили то же самое. На следующий день: готово, но не напечатано. Дальше: начальник уехал, без него мы не можем выдать. Для нас уже все было ясно, и мы отправили в Таллин первую шифрованную телеграмму: просим вашего вмешательства, нам не дают возможности выполнить нашу функцию. Таких телеграмм было послано три, последняя была уже откровенно нахальной: «Поскольку мы лишены возможности выполнить контрольные функции над подготовкой этой операции, снимаем с себя ответственность за выполнение порученного нам дела». Ответа на нее тоже не получили, вместо этого началась высылка. И потом мы всю ночь ездили по тем хуторам, откуда высылали людей и следили за тем, чтобы не было эксцессов, воровства, грубости. Чтобы люди были обеспечены транспортом, могли собрать все свое хозяйство (полторы тонны на человека - Авт.) Утром выяснили, что возникла очень серьезная проблема, потому что тот теплоход, который госбезопасность заказала для переправки высылаемых с острова на материк, не может подойти к пирсу: глубина недостаточна. И поэтому людей собираются везти по волнистому морю на гребных шлюпках. И представить себе, что эти люди будут полкилометра чапать вместе со своим скарбом, было немыслимо, неизбежно какая-нибудь шлюпка перевернулась бы. Мы воспротивились категорически. Поскольку ничего другого не было, отправили шифрограмму командующему Балтфлотом и вызвали менее глубоко сидящее судно. В чем, собственно, меня теперь и обвиняют: этим самым мы будто бы подключили к операции оккупационные войска… Вернувшись в Таллин я сразу же бросился к Каротамму: вы наши шифрограммы получили? Почему же вы не ответили? Он встал из-за письменного стола, перешел в самый дальний угол кабинета и уставился на площадь. Потом положил руку мне на плечо и единственный раз за все годы обратился на «ты»: «Послушай, ты ведь очень молод. И я надеюсь, перед тобой еще долгая, очень красивая и богатая жизнь. Но если ты уже сейчас не понимаешь, что даже первый секретарь ЦК компартии республики далеко не всегда может поступать согласно своей совести, то я за твою жизнь не дам и пяти копеек»… Для людей, недостаточно глубоко знающих обстановку того времени, а это был 1949 год, расцвет сталинщины, не очень понятно, почему я придаю такое огромное значение этому эпизоду. Но он, сказав мне такую вещь, поставил себя под угрозу неизбежного расстрела.