Она останавливает сердце и слушает землю. Она делает невозможное посреди шумного бетона улиц и людей. На этом орущем необитаемом острове, где каждый с трудом слышит даже себя, миллионы этажей, машин и простой глупости уносят нас друг от друга, она слушает землю.

Далее...

"Говорят, у японцев все самое лучшее: кухня, компьютеры, машины... Теперь-то я точно знаю почему! Мой муж на собственной шкуре испытал, что такое быть японским работником - тем самым винтиком огромного механизма, производящего все эти шедевры.

Устроился Сергей менеджером в японскую компанию, открывшую представительство в России. Опыт работы в зарубежных фирмах у него имелся, так что Сергей обрадовался возможности повысить свой уровень благосостояния - зарплату ему назначили в два раза выше, чем он зарабатывал в той же должности в российской фирме. Ну и, конечно, престиж - все-таки Япония, е-мое! С такими надеждами поступил мой супруг на новую службу. Кто же знал, что он попадет в настоящий лагерь по подготовке японских самураев! По-другому я эту работу назвать не могу."

Далее...

Кто не рискует тот не пьет шампанского, или как рождаются Мессии.



Далее...

В груди поселилась боль…
От чего?
Врач сказал, что от жизни…
Он не понял вопроса?

Далее...

- Андрей… пора…

Я снял одежду, лег на каталку… и мы поехали.

Пятьдесят на пятьдесят. Так сказал доктор. Не глядя в глаза. В ответ я улыбнулся и молча кивнул. Конечно, он не хотел меня огорчать и не сказал правду. Больной должен надеяться до последнего…. Да… до последнего…

Далее...

(Рекомендуем прочитать)
Ранее утро… 8 марта. Будильник зазвенел и, даже не успев как следует начать свою песню, умолк под натиском моего пальца. Почти в темноте оделся, тихо прикрыв входную дверь, направился к базару. Чуть стало светать. Я бы не сказал, что погода была весенней. Ледяной ветер так и норовил забраться под куртку. Подняв воротник и опустив в него как можно ниже голову, я приближался к базару. Я еще за неделю до этого решил: никаких роз, только весенние цветы - праздник же весенний...

Сейчас я не могу сказать, что именно, но в его облике меня что-то привлекло. Старотипный плащ фасона 1965 года - на нем не было места, которое было бы не зашито. Но этот заштопанный-перештопанный плащ был чистым. Брюки - такие же старые, но до безумия наутюженные. Ботинки начищены до зеркального блеска, но это не могло скрыть их возраста. Один ботинок был перевязан проволокой. Я так понял, что подошва на нем просто отвалилась. Из-под плаща была видна старая, почти ветхая рубашка, но и она была чистой и наутюженной. Лицо... Его лицо было обычным лицом старого человека, вот только во взгляде было что непреклонное и гордое несмотря ни на что.

Далее ...

Наша задача - молчать, Ваша - пытаться понять.



Далее...

Я боюсь того, кто сидит под моей кроватью. Если долго стоять ночью босиком рядом со своей кроватью, ОН может схватить за ногу! Если в тапках, тогда не так страшно, но всё равно опасно. Единственное спасение - быстро, прямо-таки моментально - запрыгнуть на кровать и тут же прятать ноги под одеяло.

Далее...

Всегда молчаливая и немного угрюмая она сидела на полу, облокотившись о шифоньер. В комнату зашла мать. Начала ругаться за беспорядок и сказала, чтоб она не сидела на холодном полу. Она не слушала… а лишь хмурила брови и смотрела на портрет молодого человека висящего над её кроватью. Она любила его и, вероятно, именно из-за её чувств портрет имел много сходств с фотографией, которая теперь после долгого пребывания в кармане осеннего пальто лежала в сорокавосьмилистовой тетрадке; тетрадка же в свою очередь, ранее использовавшаяся в роли личного дневника, пылилась в тонкой щели между задней стенкой письменного стола и трёх выдвигающихся ящиков. Да, она любила его и именно в знак своей любви нарисовала его портрет. Прошло несколько месяцев, а она ни разу не выразила своё восхищение. Конечно, она считала, что хвалить саму себя низко, но ведь ещё до неё этот молодой человек был создан природой.

Далее...

Рождается ребенок, маленький человечек, совсем крошечный и беспомощный. Он пугается этого огромного мира и кричит от удивления и обиды. Мы, взрослые, вырываем его из привычного состояния теплоты и защищенности и отправляем в новый, пока еще, неизвестный и пугающий мир. Разве он просил нас об этом? Нет. Но мы решили за него, а за нас решила Природа или, если хотите, Провидение. И теперь этот маленький человечек становится непременным звеном нашего жестокого и прекрасного мира.

Далее...

Посткоитальное равнодушие. Покой. Любовь: post scriptum. Вокруг война, а я храню нейтралитет. Ко всему безразличен. К прошлому. К будущему. Невероятная усталость - лень смеяться. Сигарета застревает на зубах. Поникшая и умирающая....Погасшая. Пепел некрасиво крошится на пол. Глаза распахнуты навстречу ночи. Блестят, наверное, в свете окон. Память исполняет всё тот же танец. Механик поставил бы новую ленту. Но фильмы похожи. Последние киносеансы - повторные. Плёнка заправлена, бобина крутится....Звёзды на экране еще целуются. Но зрителей в зале давно нет.

Далее...

Если возвести глаза к потолку, то в поле зрения влетит воображаемая мушка - прозрачная козюлька, она будет падать вниз и взгляд заскользит за ней вниз. Но взмахивая ресницами - мы ее можем немного приподнимать, немного подержать на плаву - ненадолго, потом она быстро слетит с луча зрения.

Далее...

- Ну, здрасьте, больной! Как мы себя сегодня чувствуем?
- Доктор, так я же ничё… Я, этого самого, я же не это…
- Не это, не это, - успокоил улыбчивый доктор своего пациента – небритого мужика лет пятидесяти. – Не волнуйтесь и говорите, как есть.
Больной опасливо оглянулся, покосился на распахнутое окно и знаком попросил врача наклониться..

Далее...

Не будем приводить статистики и врать себе, мы же знаем, что почти у всех у нас такое проскакивает.

Виктор, здоровенный, почти двухметровый детина, уписывая за обе щёки обед, рассказывал, как он развёлся со своей первой женой.
- Медовый месяц был просто райским, отдыхали и любили друг друга по полной программе. Сказка, а не жизнь, но всё хорошее почему-то быстро кончается, начались будни. Почти ежедневные скандалы с тёщей достали, и я уговорил Ольгу пожить на съёмной квартире. Всё бы ничего, но ты же знаешь, я люблю пожрать. А тут такие дела: прихожу домой усталый и голодный, спрашиваю, чего там поесть можно, а она, оказывается, об этом даже и не думала. Я ей говорю, что же ты весь день дома сидела и не смогла мне пожрать что-нибудь сделать, а в ответ слышу: "А я птичку рисовала".

Далее...

Автобус миновал поле, и слева от дороги потянулась широкая полоса леса. Я прильнул к окну и внимательно вгляделся в него. Высокие могучие сосны, опущенные зеленой шапкой иголок, тянулись в лазурное небо и, убегая все дальше и дальше в чащу, скрыва-лись от любопытных глаз в полутьме, смешиваясь с кленом и березой, елью и густым кус-тарником шиповника. Сотни, а может и тысячи раз, я проезжал и проходил мимо, но лес постоянно представал передо мной в новом обличие, иной гранью, ранее неведанной и непознанной, новым существом, в которое казалось с течением неумолимого потока вре-мени, он трансформировался, словно каждое мгновение рождалась жизнь и тут же умира-ла, уступая место очередному желающему воплотиться, и вся эта цепочка тянулась из не-дели в неделю, из месяца в месяц, из года в год всю жизнь.

А замечали ли вы?

Далее...

В детстве Славик хотел быть волшебником, а стал обычным менеджером. Он упорно верил в чудеса – ну там, что можно выиграть миллион, если ответить на тринадцать идиотских вопросов, или что бритые подмышки сделают из него настоящего мачо, или что ему повысят зарплату. Славик был дите. Он не жил – он игрался. Славик был способен на такие поступки, от которых захватывало дух. На корпоративную вечеринку он протащил здоровенную клетку с двадцатью белыми голубями, и когда все нажрались, вышел на сцену, от всей души пожелал в микрофон родным коллегам счастья и выпустил голубей на свободу. Это был красивый и дикий жест. Библейские птицы за пять минут уделали пафосную обстановку ресторана, всех сотрудников компании, официантов, администраторов, охранников и прочий люд, который сбежался на наши нечеловеческие вопли. Славика голуби пощадили, как своего.

Далее...

Для того чтобы создать что – то, да ещё при том, чтобы это «что – то» мыслило, создавало и разрушало подобно им, плывущим в бескрайней бездне пространства надо приложить огромные усилия! Они их приложили, создав по пути пару мыслящих миров и приставив к ним Хранителей.
- Пора домой? – предложил Высший.
- Не-е…Давай «туда»? – попросил ученик.

Высший прекрасно знал и понимал, что путь в это гиблое место пространства - дело весьма рискованное. Но дитя просит! Пусть учится «убивать» страх.

- Не страшно?
-Нет.
-Вперёд!

Далее...

Какая-то нелёгкая подняла в такую рань.
Я встал, натянул трико и спустился по лестнице на кухню. Догадываясь, что летом светает рано, на часы смотреть не стал - воткнул чайник в розетку и распахнул дверь на улицу.
Да так и открыл рот!

Далее...

Автор скетча: DEN (Днепропетровск)

Ток старенькой батарейки убывал совсем понемногу, на какие-то доли микроампера каждый день. Это было совсем немного даже для небольшой батарейки, которая должна была питать своей энергией древнюю логику будильника и заставлять его стрелки двигаться по тому бесконечному проторённому кругу, который называется жизнью.

Далее...

Сегодня наш с тобою день!
Я для тебя - стихи слагаю!
Пусть за окном поет метель,
У нас с тобой - пора другая!

Раскрыта нараспашку дверь!
Душа трепещет, словно птица!
Я так люблю тебя, поверь,
Как Роза - Маленького Принца!!

Далее...

Без него она сходила с ума. «Задыхаюсь от тоски», - запечатывала она письмо слезами, точно сургучом. Ответ приходил странный: «Ты предпочитаешь сон в одиночестве или одиночество во сне?»
И тогда она понимала, что спит.

Далее...

Мы надеваем маски так рано... Так малы, слабы и беззащитны – нам не выжить без любви. Кажется, любовь бывает только к тем, кто нравится. Кажется, если спрячемся за личиной, которая нравится, нас будут любить и не разлюбят никогда. Дети – гениальные притворяшки. Потому что искренние.

Далее...

Хочется взлететь - да обрубаны крылья...
Хочется бежать - да перебиты ноги...
Хочется выть - да сорван голос...
Остаётся лишь лежать и тихонечко скулить...

Далее...

Мише очень повезло – он родился первого января две тысячи седьмого года. Хотя начал рождаться ещё в две тысячи шестом.
Было это так...


Далее...

Замечательная притча. Все что ни делается - все к лучшему.

Далее...

Ранним летним утром битком набитый автобус катил привычным маршрутом. На сиденье у окошка сидели молодой человек и маленькая, лет четырёх девочка на его коленках.

Девочка: Папа, смори пички полеели! (громко вскрикнула малышка)
Папа: Да, птички полетели, воробушки. Чик-чирик!
Девочка: Чик-чирик! (залилась звонким смехом)

Далее...

Все произошедшее со мной до трех лет я забыл - кроме нескольких дней, одного осколка жизни, который я помню так ясно, как будто это все происходило вчера, может быть позавчера.

Мне только что исполнилось два года. Я лежал в больнице, в палате похожей на обычную комнату в жилом доме. В этой комнате стояли три кровати, широкие и высокие, две застеленные у стен и одна посередине – моя, огромная кровать для маленького мальчика. В ней я жил. Окно за головой было занавешено тяжелой шторой, как и два окна по сторонам. Рядом с моей кроватью стояла небольщая тумбочка с тусклой настольной лампой под колпаком. Лампа эта никогда не выключалась.

Далее...

Долго я отговаривала его не идти на вечеринку. Наконец он осознал мою правоту и уселся на диван у телевизора. Я принесла из кухни миску с попкорном и пристроилась рядом, положив руку ему на плечо.
- Ты молодец, что решил остаться. - сказала я ласково. - Зачем тебе ходить на все вечеринки подряд? Чего вы там не видели? Ну, разве так не лучше? Сидим, кино смотрим. Только ты и я...

Далее...

…И не надо прислонять к животу ухо и задавать идиотский вопрос. Не надо! Мальчик я или девочка? Мальчик я, мальчик! Или девочка? Попробуй здесь в темноте разобрать.
Моя мамаша непременно хочет, чтобы я был парнем. Мальчику проще — мальчику замуж выходить не надо. А мне чего-то не хочется. Мужики все ненормальные какие-то. Мой дед, например. Через каждые полчаса орать начинает: «Началось, началось! Скорую, скорую!» И так уже пятый месяц.

Далее...

Когда в городе еще не завыли сирены, я уже все знал.
Знал потому что - много таких "потому что" было вокруг меня. Прикосновение холодного ветра к открытой шее, будто кто-то мертвый тронул ее ледяными пальцами. Скрип трамвайных колес на стыке рельсов, крик вороны в темнеющем небе. Пульс горящих окон: затухающий, рваный. Последний.
Я вышел из трамвая, дошел до набережной и сел на первую попавшуюся скамейку. Закурил и закрыл глаза, чувствуя, как волоски на руках встают дыбом, точно превращаясь в мелкие острые иголки.
Сирены раскололи вечер надвое – время «До» и время «После», которого оставалось так мало.
Четырнадцать минут.
Их хватит на многое, если, конечно, не жадничать. Тратить по минуте. Закрыв глаза, я сидел и слушал, как мир вокруг меня стремительно сжимается. Он был уже мертв, но еще не понимал этого. И только отдельными искрами в нем, как в остывшем костре, светились те, кто никуда не торопился.

Спасибо GERTY

Далее...