Согласимся ли мы с оценкой даты 22 сентября 1944 года как дня скорби? Возможно. Однако этот день никогда не станет днем нашей скорби. Может быть, Эстония и была оккупирована, но в составе СССР эстонцы не подвергались сегрегации, насильственной интеграции или принудительной русификации. Депортации 1941 и 1949 годов не могут быть представлены в качестве примеров геноцида. Советское руководство не ставило перед собой цели уничтожения всего народа. Оно лишь принимало превентивные меры по отношению к классово чуждым элементам в 1941 году и пособникам нацистов в 1949 году. И в этом смысле судьба эстонцев в СССР мало, чем отличалась от судьбы русских.

В течение пятидесяти лет советской власти мы наблюдали рост эстонского самосознания, расцвет национальной культуры во всех ее проявлениях — литература, поэзия, музыка, живопись, ваяние, исполнительское и дирижерское мастерство, театр, балет и кино, физическая культура и спорт, здравоохранение. Пятнадцать лет независимости полны обратных примеров: книги эстонских писателей и поэтов практически перестали быть известны за пределами страны. Их не издают ни в Финляндии, ни в Латвии, ни в Швеции, ни в других странах Европейского союза. Успехи в музыке связаны либо со старыми советскими дрожжами, либо с европейской политикой в отношении стран бывшей Восточной Европы. Национальный театр фактически деградировал. Есть некоторые достижения в области кинематографии, но сеть кинотеатров сократилась на порядок.

Общественные отношения и государственная политика в стране целиком основаны на институциональной сегрегации, разделяющей население уже на этапе дошкольного воспитания. При этом государство, обеспечивая сохранность эстонской нации и культуры на века, пытается законодательно определять качество и количество образования для инородцев. В такой ситуации меньшинство всегда будет законодательно дискриминировано, потому что выпускник школы для инородцев в свои восемнадцать-девятнадцать лет еще не является полноценным членом общества и лишь начинает свой личный интеграционный процесс.

Далее ...




Для того чтобы начать этот процесс более или менее успешно, молодой человек должен немедленно оборвать большинство нитей, связывающих его с родной общиной. Десоциализация неизбежно приводит потере самоидентификации. Человек перестает ощущать свою связь с обществом, которое он вынужден покинуть, но связь с какой-либо структурой нового общества еще не установлена. В результате государство имеет дело не с общиной и ее представителями, а с индивидуумами, не связанными прочными межличностными связями, не способными к совместным целенаправленным действиям. Однако в любом случае и вне зависимости от принятого личностью решения интегрироваться или нет, система производит на выходе маргинала, поддающегося или не поддающегося социализации.

Весьма любопытно в этой связи обозначить тему свободы слова и единого информационного пространства. Свобода слова, объявленная Конституцией ЭР, не подкреплена ни законами, ни подзаконными актами. Отсутствуют законы о свободе самовыражения и средствах массовой информации. Это приводит к тому, что вместо средств массовой информации мы имеем некие коммерческие структуры, распространяющие некую информацию, но не в интересах общества, а в интересах хозяев этих структур. Свобода слова, не подкрепленная свободой самовыражения, приводит к тому, что между вашей свободой слова и обществом, к которому вы желаете обратиться, стоят коммерческие структуры, определяющие, достойно ли ваше мнение того, чтобы быть представленным обществу. Если ваше мнение найдено достойным, то в какой мере оно должно быть сокращено, отредактировано, изменен его смысл, какими комментариями сопровождено и в какой момент обнародовано.

В Эстонии нет единого информационного пространства для всего населения. Ситуация осложняется еще и тем, что вместо русской прессы создан институт прессы для русских, который более или менее успешно должен сочетать интересы хозяина информационной структуры с интересами государства. Интересы потребителя этой продукции не учитывает ни та, ни другая сторона. В результате возникают довольно уродливые формы общения с потребителем. Например, утренний обзор прессы на "Радио 4" имеет четкое деление на обзор эстонской прессы и обзор прессы русскоязычной. Если обзор прессы на эстонском языке внешне выглядит достоверно и объективно, то обзоры русскоязычной прессы носят явно коммерческий характер: ведущий озвучивает только то, что определено заказчиком рекламы.

Несколько слов о ежедневных телевизионных программах новостей. Наиболее профессиональной новостной программой по-прежнему остается АК на русском языке. Однако подбор новостей оставляет ощущение обучающей программы с нелепыми вкраплениями международных сенсаций. Вечерние новости кабельного телеканала STV напоминают о знаменитой булгаковской осетрине второй свежести, и к тому же подкреплены беспомощной картинкой. Зато ПБК пытается дотянуться до стандартов профессионального российского телевидения. Вероятно, настанет такой день, когда ведущие научатся произносить эстонские фамилии и топонимы без латвийского акцента, а корреспонденты и комментаторы изъясняться, хотя бы на приблизительно правильном русском языке.

Раздельное дошкольное воспитание, раздельное школьное образование, раздельное информационное пространство — это базовые элементы институциональной сегрегации. Чем быстрее мы это осознаем, тем быстрее поймем, что начинать борьбу за равные права надо не с борьбы за второй государственный язык, а с борьбы за единую систему дошкольного воспитания и школьного образования. Начинать этот процесс можно только при условии, что русская община, боясь увязнуть в навязанной ей интеграционной модели, действительно хочет преодолеть институциональную сегрегацию. Окончательно преодолеть сегрегацию невозможно без поддержки государствообразующей нации. Мы должны понять, что Евросоюз не заставит государство пойти на уступки по частным сегрегационным проблемам (предоставление гражданства и права русского языка), потому что, по словам премьер-министра Андруса Ансипа, "Евросоюз — это мы!" Отсутствие парламентского представительства и тотальный провал "русскоязычной" политики на прошедших муниципальных выборах, вновь переносят надежду на улучшение условий для инородцев в неопределенное будущее. Однако темп жизни изменился настолько, что "лучшее будущее" для инородцев на фоне "благополучного настоящего" для эстонцев больше не является привлекательным мотивом для интеграции в эстонское общество. Возможность связать свою жизнь с Эстонией через гражданство ЭР больше не является притягательным фактором для новых поколений инородцев. Мы вплотную подошли к тому пределу, за которым встает реальность массового исхода инородцев из Эстонии (освобождение площадки для выходцев из Евразии, Китая и так далее).

Исход возможен не потому, что нас отсюда выдавливают по пресловутой схеме "чемодан — вокзал — Россия", а потому что в ближайшем будущем для нас здесь нет перспективы, потому что изменилось само качество жизни и ускорился темп жизни. Эстонская модель демократии не отвечает стандартам информационного общества, поэтому борьба русских за так называемое гражданское общество — это шаг назад, это потеря темпа. Самореализация не может быть поставлена в зависимость от условий (язык, гражданство, интеграция) и перенесена пусть даже в ближайшее будущее. Эстонская модель демократии не обладает достаточным национальным ресурсом для самореализации личности в условиях информационного общества, потому что большая часть ресурса расходуется на полицейские меры в отношении инородцев. Если этого ресурса уже не хватает даже на "своих", то, что уж тут говорить об инородцах?

Понятно, что все не уедут. Русская община, хотя и в меньшем размере, но сохранится, поэтому не потеряют своей актуальности и ее приоритеты: защита и развитие русского языка и православной культуры, определение ложных социальных и политических ориентиров, борьба за трудовую занятость, гражданское равноправие и пропорциональное представительство в парламенте. Вместе с тем неизбежно встанет вопрос о направлении миграции: вперед в Россию или вперед на Запад. Есть все основания предполагать, что оба этих направления являются для нас почти равноценными.

P.S. Надеюсь, что у России хватит ума не объявлять 2 февраля 1920 года днем скорби, в память о том, что эстонцы не позволили русской Северо-Западной армии прихлопнуть большевистский режим в Петрограде.

Михаил Петров, Русский институт